Посетитель пожелал осмотреть Гусштальфабрик, и, как ни смешно, его не допустили в цехи, потому что он был темной личностью и не внушал доверия. Крупп опасался, как бы он пе увидел работы по перевооружению и не донес кому следует, и, чтобы предотвратить это, непрошеного гостя повели осматривать выставку, посвященную истории фирмы. Но даже там он не удержался от театрального эффекта. Отлично понимая политическую ценность любого общения с Круппом, он размашисто расписался в книге для посетителей и подчеркнул свою подпись, словно знал, что вскоре судьба Круппа окажется неразрывно связанной с его собственной. Это имя сохранилось в книге для посетителей, пересекая страницу зазубренной строчкой: «Адольф Гитлер».
На выборах в рейхстаг 14 сентября 1930 года нацисты получили 107 мест, уступив только социал-демократам. Теперь к ним приходилось относиться серьезно. Они пользовались широкой поддержкой разных слоев населения и всех антикоммунистических подонков в стране. Во время весенних избирательных кампаний 1932 года, когда Гитлер пытался сменить Гинденбурга на посту президента, его штурмовики громили витрины магазинов, принадлежащих евреям, и без разбора избивали на улицах коммунистов и социал-демократов. В последующие месяцы новые выборы в рейхстаг дали нацистам 230 депутатских мест — недостаточно для большинства, но больше, чем любой другой партии. Между Гитлером п креслом канцлера стояло теперь только его собственное упрямство. Он отказывался принять этот пост с какими-либо ограничениями, отказывался вступить в коалицию, отказывался от поста вице-канцлера.
Круппа все это очень сбивало с толку. Почтение к главам государств въелось в его душу так глубоко, что он продолжал слать верноподданнические письма экскайзеру в голландскую деревню в Дорн, где он жил, и, хотя он соглашался со своими собратьями промышленниками, что Веймарская республика — только временный режим, он негодующе покинул совещание, когда один из них назвал бывшего президента Эберта «шорником». Густав жаждал подчиняться. Он просил только об одном: чтобы ему дали твердое руководство. А в отсутствие такого руководства, тоскуя по возвращению к порядку, он сделал вывод, что должны наступить «большие перемены». Его положение и имя, которое он носил, означали, что без его активной поддержки любой новый руководитель столкнется со многими, почти непреодолимыми трудностями. Сознавая свою ответственность, Густав все еще продолжал отмеривать, когда другие уже отрезали. Еще в 1925 году Карл Дуйсберг из «Эльберфельдер фарбен-фабрикен» мечтал о «сильном человеке», в котором «мы, немцы, всегда нуждаемся»; теперь Дуйсберг отыскал такого человека и был от него без ума. Крупнейший промышленник Фриц Тиссен вступил в нацистскую партию в декабре 1931 года и внес в ее фонд сто миллионов марок, и даже Сект, воспитанный в традициях полного отделения армии от государства, рекомендовал своей сестре голосовать за Гитлера.
Сдержанность Круппа отчасти объяснялась снобизмом. Как и Берта, он видел в Гитлере выскочку. И он и его супруга, вероятно, отнеслись бы к бывшему ефрейтору с большей симпатией, если бы он был бывшим офицером и звался бы фон Гитлер. Кроме того, необузданность никогда не внушала Густаву доверия. По его мнению, главе государства приличествовали величавость, корректность, рассудительность. Идол же нацистов не обладал ни одним из этих качеств. Иногда он даже как будто нарочно оскорблял промышленников, разрешал Йозефу Геббельсу поносить Имперский союз германской промышленности «как либеральную, зараженную еврейством, капиталистическую и реакционную» организацию, и даже внес в программу нацистов под номером двенадцатым следующий пункт: «Мы требуем полной конфискации всех военных прибылей». Правда, эту дощечку своей платформы он вскоре втихомолку отбросил, а Гутенберг заверил Круппа, что, если им удастся протащить Гитлера в правительство, «Папен и я с ним сладим». Тем не менее Крупп продолжал медлить, распределяя свои взносы на избирательные кампании между всеми правыми партиями, включая и национал-социалистскую, но никак ее пе выделяя.