В кайзеровской Германии можно было скрывать военные планы от канцлера. Теперь дело обстояло по-другому. Министр обороны, политик, был полновластным главой только своего очень маленького штата. Величественный титул главнокомандующего был упразднен. Теперь имелось просто два «командующих» двух родов войск: Сект возглавлял армию, а адмирал Пауль Бенке — военно-морской флот. Пехотный отдел командования армией на самом деле функционировал как генеральный штаб, хотя вслух об этом не говорилось, потому что Версальский договор запретил существование немецкого генерального штаба. Штатские руководители Веймарской республики были в этом отношении столь же молчаливы, как и люди в военных мундирах, теоретически им подчинявшиеся.
Уже 20 мая 1921 года, менее чем через четырнадцать месяцев после того, как Густав сделал решительный шаг и принялся тайно ковать «новый немецкий меч», командование армии Соединенных Штатов закончило проверку новых патентов Круппа. «Эта проверка,— говорилось в докладе,— выявила довольно странное обстоятельство, если учитывать условия, которые Германия должна была бы соблюдать касательно разоружения и изготовления военных материалов согласно своим договорным обязательствам». Офицеры американской разведки обнаружили, что в число последних эссенских патентов входили 26 патентов на артиллерийские контрольные приборы, 18 — на электрическую аппаратуру для корректировки орудийного огня, 9 — на взрыватели и снаряды, 17 — на полевые орудия и 14 — на тяжелые орудия, могущие передвигаться только по рельсам. Военный министр Джон Уикс сообщил эти подробности прессе, которая, однако, оставила их без внимания. Бывшие союзники уже вступили в роковой период неумеренных компенсаций, который в конце концов привел к Мюнхену.
В жаркое ленивое утро 1 июля 1925 года на Потсдамской площади в Берлине остановился фургон, и рабочие принялись таскать на верхний, десятый этаж письменные столы, картотечные шкафы и чертежные доски. В тот же день 19 ничем не примечательных людей в приличных костюмах заняли это помещение и снабдили его дверь новым замком. Внизу на маленькой медной дощечке можно было прочитать, что это фирма «Кох и Кинцле (Е), Примус-Паласт, Потсдамерплатц, 4».
«Кох и Кинцле» звучит как псевдоним двух клоунов, но буква «Е» означала «Entwicklung» («развитие»). Здесь, в нескольких шагах от сектовской Инспекции оружия и военного снаряжения (ИВГ), группа наиболее талантливых военных конструкторов втихомолку разрабатывала оружие, которое должно было изменить карту Европы. Среди них был Фриц Туббезинг, в те времена пухлый молодой человек, который три года спустя стал главой артиллерийского конструкторского бюро и в настоящее время еще подвизается в Главном управлении крупповского концерна. Туббезинг вспоминает: «Нас никто не замечал, никто не беспокоил, никто ни разу даже пе постучался в нашу дверь. Мы в буквальном смысле слова находились над рейхстагом, а его депутаты об этом и не знали». Но если рейхстаг об этом не знал, то рейхсвер знал. Хранившиеся под замком архивы ИВГ содержали книгу крупповского кода; с ее помощью офицеры могли дешифровать условные названия, которыми пользовались «Кох и Кинцле (Е)».
Первый танк, например, назывался «сельскохозяйственным трактором». Позже появились «легкие», «средние» и «тяжелые» тракторы. Иногда офицеры на Потсдамской площади допускали промашки. Однажды они прислали Круппу чертежи тяжелого трактора, снабженного 75-мм пушкой. Другой недосмотр сводился к пометке на полях, указывавшей, что «характеристики мощных тракторов (т. е. самоходных орудий.—
В 1926 году генерал Сект ушел в отставку. Он был вполне доволен. «Есть только один способ, с помощью которого мы сможем обеспечить вооружение больших армий,— писал он после перемирия.— А именно: договорившись с крупнейшими промышленниками». Он установил взаимопонимание только с одним промышленником, но один Крупп стоил больше, чем все остальные, вместе взятые. На службу перевооружения Германии Густав поставил все.
♦ ♦ ♦