Осады и штурмы Северной войны 1700–1721 гг

Нельзя не признать, что со временем армия Петра получила, несомненно, большие возможности (в первую очередь благодаря численности и составу конных частей) для ведения такого рода военных действий и достигла в нем несравнимо больших результатов, чем армия Карла. Вместе с тем и шведская сторона не была чужда тактики разорения, хотя и не слишком в ней преуспела. После нарвской конфузии, в декабре 1700 г., король приказал командующему в Ингерманландии генерал-майору Крониорту вторгнуться на русские пределы с целью взыскания контрибуций и разорения селений. С той же задачей Магнусу Стенбоку было приказано взять Гдов. Тогда же ижорские крестьяне совершали самостоятельные набеги через границу; хотя их действия не совпадали с планами Крониорта, сам король повелел разрешить им жечь, сколько они пожелают[834]. На другом направлении ливонские крестьяне в большом количестве участвовали в нападении на Печоры в феврале 1701 г. – они присоединились к шведскому военному отряду, чтобы грабить пограничную русскую территорию. Рейды шведских войск и ливонских крестьян на псковские земли продолжались всю зиму 1701 г. и позднее, ими были сожжены тысячи домов, взяты многие пленные[835].

Многочисленные свидетельства того, как ратные люди «жгли и разоряли без остатку» мызы, деревни и городки, содержатся в письмах Шереметева и его походном журнале. В качестве примера можно привести выдержку из отчета от 4 августа 1702 г., в котором фельдмаршал сообщал, что «посылал во все стороны пленить и жечь; и не осталось целова ничево, все раззорено и пожжено, и взяли твои государевы ратные люди в полон мужеска и женска полу и робят несколько тысяч, также и работных лошадей, а скота с 20 000 или больше, кроме того, что ели всеми полками, и чего не могли поднять, покололи и порубили; а я чаю, что вдвое больше будет» [836]. Петр явно одобрял образ действий Шереметева: «Борис Петрович в Лифляндах гостил изрядно доволно, и взял нарочитых 2 да малых 6 городов…; полону с 12 000 душ, кроме служивых»[837].

Официальная российская историография признавала жестокость методов ведения войны уже по результатам кампании 1701 г., но рассматривала их как неизбежность и находила им объяснение: «Правда, что то причиняло во оной земле довольно плача и жалоб; только надобно ведать, что калмыков и татар в узде держать не могли, а кроме того казалось, что правды воинские дозволяли делать всякие неприятства против неприятеля так непримирительного; а наипаче для того, что шведы в прошлые войны делали еще злее в русской земле»[838].

Сам Петр ставил средства ведения войны в зависимость от стратегических целей. Лифляндия, «порученная» Шереметеву, являлась неприятельской территорией; на начальном этапе войны Россия на нее не претендовала, следовательно, тактика разорения там была целесообразна и приветствовалась. Согласно договору, заключенному в Бирже 26 февраля 1701 г. с королем Августом, союзники вели совместную войну против Швеции с целью отторгнуть Лифляндию и Эстляндию в пользу Польши, а в пользу России – «Ижорскую и Карельскую провинции»[839]. Соответственно, в период 1701–1703 гг. (когда осуществлялись опустошительные набеги) на эти земли смотрели не только как на вражеские в настоящем, но и как на чужие в будущем. Эстонский историк М.

Лайдре на примере Дерпта показывает, что отношение изменилось с 1704 г., когда Петр стал называть Дерпт и другие города российскими вотчинами и лишь номинально декларировал свое намерение отдать все свои завоевания в Лифляндии Августу (чтобы поддерживать интерес союзника к продолжению войны) [840].

Ингерманландия же была землей, непосредственно за которую велась война и которую царь хотел возвратить в состав Российского государства. Поэтому тактикой разорения, примененной П. М. Апраксиным в 1702 г. на этом направлении, Петр остался недоволен. «А что по дороге разорено и вызжено, и то не зело приятно нам, о чем словесно вам говорено и в статьях положено, чтоб не трогать, а разорять или брать лутче городы, неже деревни, которые ни малого супротивления не имеют, а только своим беспокойством»[841]

. Апраксин оправдывался в том смысле, что разоренные селения были малы и немногочисленны, следовательно, бесполезны для снабжения и размещения царских войск во время будущего наступления, к тому же он не хотел оставлять у себя в тылу неуничтоженные базы для неприятельских солдат и недружественного населения («латышей») [842]. Как видно, воевода следовал определенной логике исходя из своего понимания целей и задач, а также средств и способов их достижения; искомый результат был им достигнут – за кампанию 1702 г. корпус П. М. Апраксина оттеснил от границы шведские отряды генерала Крониорта, провел разведку Ижорской земли и тем подготовил захват Нотебурга[843].