Ошибки прошлого, или Тайна пропавшего ребенка

– Я хочу оставить ребенка, мама.

– Ты по-прежнему хочешь выйти за него замуж?

Коринн нерешительно молчала. Любит ли она его еще? Она не была уверена, что сможет жить одна, когда рядом не окажется никого, кто поможет отъехать на несколько кварталов от дома. Кори начала было убеждать себя, что нуждается в нем. Не та же потребность толкнула ее мать к Тимоти Глисону? Она подумала о Кене, который, негодуя, ждал ее в машине на улице.

– Я так боюсь одиночества, – сказала она.

– Кори, – сказала мать, – пока я жива, ты никогда не будешь одна.

Эва прижала ладонь к плексигласовой перегородке, и, почти не задумываясь, Коринн подняла свою ладонь и тоже приложила ее к перегородке. Рядом с деформированными суставами и распухшим запястьем материнской ладони ее ладонь выглядела нежной и молодой. Если не считать этого, их ладони идеально подходили друг к другу.

62

– Ты не хочешь рассказать мне, как она? – спросил Кен. Они отъехали на милю от тюрьмы, и никто из них пока не сказал ни слова.

Коринн медлила.

– Было тяжело видеть ее там, – сказала она. – В тюрьме.

– Тебе пришлось говорить с ней через перегородку?

Она кивнула.

– Это тоже тяжело. – Она чуть было не сказала ему о кресле-каталке, распухших суставах, но решила не докучать. Кори вообще не хотелось ему ни о чем рассказывать.

– Она там, где ей место. Ты знаешь это, разве нет?

– Кен, – она посмотрела на него, – я хочу некоторое… время пожить отдельно.

– От матери?

– Нет, от тебя.

Кен пристально смотрел вперед, на дорогу, плотно сжав челюсти.

– Клянусь, – сказал он. – Ты две минуты провела с ней, и ты снова попала к ней в лапы.

– Это не имеет к ней никакого отношения, – сказала Кори, хотя понимала, что это не так. Просто она стала свидетелем мужественного поступка. Может быть, в ней не текла кровь Эвы Эллиотт, но она наверняка унаследовала от нее какие-то крохи мужества.

– Я собираюсь получить развод, – сказал он. – Я говорил тебе, что вопрос будет решен всего за несколько недель. Потом мы сможем пожениться в любой момент, когда ты этого захочешь.

– Я не об этом.

– Тогда о чем? – спросил Кен.

– Ты был нечестен со мной.

– Я был очень добр к тебе, Коринн. Часто ли другие мужчины хотели мириться с твоими страхами?

– Я не останусь с тобой в силу необходимости, – сказала она.

– Как ты собираешься поступить с ребенком?

– Моя мать сначала растила меня одна.

– О, правильно, и посмотри, как замечательно все закончилось.

– Пошел ты!

– Отлично, первый класс. Первое грубое слово, произнесенное Коринн Эллиотт.

Ей хотелось сказать ему, чтобы он убирался из машины, но она не могла. Они были слишком далеко от дома.

– Я хочу закончить этот разговор, – сказала она.

– Ты надеешься, что я съеду? – спросил он.

– Да.

– Но мы вместе купили этот дом.

– Я выкуплю у тебя твою долю, – сказала Кори. Она найдет способ. Расс наверняка даст ей денег, но она хотела все сделать сама.

– Я не собираюсь уезжать, – сказал он. – Ты вынудишь меня уехать вместе с вещами, а потом, и я это знаю, ты позвонишь мне среди ночи и скажешь, что услышала какой-то шум. И мне придется тащиться обратно и спасать тебя.

– Ну, если тебе было так тяжело жить со мной, ты будешь рад уйти.

– Коринн… – В его голосе сквозило разочарование. – Я люблю тебя, – сказал он. – Это глупо. Давай поженимся, у нас будет ребенок и…

– Нет.

– Давай, Коринн. На тебя нашло затмение. Твоя мать заморочила тебе голову…

– Выпусти меня.

– Что? – Он засмеялся, но в этом смехе не было и капли веселости.

До дома оставалось чуть меньше двух миль. Двух жалких миль. Она могла бы справиться.

– Останови машину и выпусти меня, – повторила она. – Я больше не хочу оставаться с тобой.

Кен съехал на обочину, и она вышла из машины. Кори видела, как он уезжает, изумляясь тому, что он оставил ее здесь. Посмотрев вперед, на уходящую вдаль улицу, она почувствовала тошноту. Ей было тяжело сглотнуть, так как в горле застрял комок.

«Одну ногу вперед, потом другую, – сказала она себе, пускаясь в путь. – Просто продолжай шагать».

Кори вспомнила свою мать, поднимающуюся с кресла-каталки, чтобы пройти к маленькой кабинке в тюрьме. Она не хотела, чтобы Коринн видела ее немощь или боль. Она всегда была такой, это было еще одним способом защиты ее семьи.

Коринн перешла улицу, держась одной рукой за живот, дав себе обет никогда не защищать своих детей от жизненных трудностей. Она помогла бы своим детям справляться с реальной жизнью, вместо того чтобы скрывать ее от них.

«Каково это, – размышляла она, – провести отрочество в приемных семьях, никогда не зная, как долго ты задержишься на одном месте? Если тебя совсем не любят и ты знаешь, что все это временно. Ты не можешь надолго рассчитывать ни на одного человека. Никого не будет рядом, если ты заболеешь, или рассердишься, или задумаешься. Тебя просто выгонят из дома. Отвезут в другое место, где единственное, на что ты можешь рассчитывать, – это на перемену».