Осиное гнездо

— Гы-гы-гы! — оскалила зубы Мария и гордо задрала голову. — Я такая, я никого не боюсь. Мне сам начальник милиции не страшен. Я как заголю юбку прямо в его кабинете, как начну массировать свой ежик прямо у него на глазах, так он забудет, что у него полковничьи погоны на плечах. Со мной лучше не связываться. Я самого Дискалюку — суку на место поставила. А вы рази не слыхали? Я как задвину ему между глаз, так он живо мне сотню из кармана вытащил и говорит: вот вам гражданочка Карапанова на содержание ребенка, — я тогда тоже с пузом ходила, — берите, не стесняйтесь, я как-нибудь перекантуюсь.

А там еще один сидел рядом с ним, я и к тому руку тяну: давай, говорю, не то тебе плохо будет. Еще там дама сидела, Дундушако, кажись, ну, говорю сука, раскошеливайся, дык она весь кошелек вытряхнула, гы-гы-гы!

— Берите, госпожа Карапанова, сколько хотите платьев и спешите домой, детишки вас ждут, аки птенчики в гнезде свою мать — кормилицу, — робко произнес депутат Бочкарюк.

— Ничего с ними не случиться. Они, когда голодные — свои какашки кушают и ничего, живут. А если кто подохнет, я следующего сбацаю. Я плодовитая баба, не то, что некоторые, скорлупа яичная.

67

Мария собрала большую часть платьев под охи и вздохи других баб. Она запихнула их в холщовый мешок, перевязав его шнурком из ботинка, а в другой мешок упаковала обувь, возвращенную ей, закинула на плечо и с песней, которую она всегда исполняла в минуту душевного полета, пошла вдоль села по направлению к дому. По пути оказалась открытая пивная. У Марии запершило в горле. Ноги сами понесли ее на порог, за которым — царство бутылок. А в бутылках волшебная жидкость, что можно сравнить с мужиком, когда он активно исполняет свои обязанности.

— Гы-гы-гы, сколько добра! Ослобони одну бутылку от пробки, я пососу горлышко, в нутрях, что-то печет, правду говорю, сука буду.

— Деньги на бочку, — сказала продавщица.

— Хошь, платье за бутылку отдам. Мне из Австрии прислали, как матери — одиночке, которая родила пятнадцать детей. За такое платье можно пять бутылок выручить, а я с тебя одну прошу. Какой у тебя размер, сорок восьмой? Я сразу вижу, я опытная баба.

Мария развязала мешок.

— Выбирай, какое хочешь, какое душечка твоя, увидев запоет.

Сделка состоялась очень быстро и Мария стала обладателем непочатой бутылки водки.

— Непочатая, гы-гы-гы! Я, когда-то, тоже была непочатая, до двенадцати лет. Как сейчас помню. Мальчишки моего возраста ничего со мной сделать не могли, тогда я одного взрослого мужика охмурила, это был Лесь Лепяк, низкого росту, кривоногий мужик, а член у него был до колен. Ну, кайф, я те скажу! Хошь разольем пополам: я человек добрый, ты не думай, а потом еще одну откупорим, где наше ни пропадало. Не буш? ну и не надо, сама справлюсь, не впервой.

Карапанова опустошила бутылку в мгновение ока и потянулась за другой.

— Мы так не договаривались, — запротестовала продавщица.

— Ты жмотина, скряга сморщенная, как старый ботинок. Тебе жалко одной бутылки для меня, Марии Кургановой? Да знаешь ли ты, что я самого Дискалюко-суко к стенке поставила. Запищал он у меня как петух в руках мясника, сто гривен выложил, и только опосля этого я его оставила: живи, сволочь прирожденная. А ты-то? что ты собой представляешь, шмонька гнилозубая? Ну, возьми еще одно, черт с тобой, вон мешок расстегнут, выбирай. Дочь-то у тебя есть? небось такая же как и ты, кривоногая с оттопыренным задом.

Мария получила — таки вторую бутылку, но выпила только половину, а остаток взяла с собой. Откупоренную бутылку несла ее в руке, а два связанных мешка через плечо. Песен не пела, шла медленно, немного наклонив голову. Ни с кем не здоровалась, никому не отвечала на поклон; порой тихо разговаривала сама с собой. Там, где начинался подъем в гору, сбросила мешки, легла на сырую землю, положив голову на мешок с платьями, потянула из горлышка до самого дна, швырнула пустую бутыль в каменистый ручеек, так, что стекло зазвенело, и крепко выругалась матом. Жалко стало самой себя. Не приведи Бог такой судьбы. Вон эта Дурнишако, в каком кресле сидела, да какая шляпка у нее на голове красовалась и улыбалась как! аж голова кружилась от зависти и злости. А я, бедная, несчастная, вечно побираюсь, детей наплодила, а мужика в доме нет. Эти сопляки — мелюзга задрипанная, толку от них как от козла молока. Придут, напьются, да еще закусить дай, топчут как петушки курицу и никто копейки в качестве гонорара не оставит. Эх, мать моя, ушедшая, сумасшедшая. И я такой буду. Нет, не такой, а еще хуже, на зло всем. Всех начну обворовывать. А то у кого-то есть все, а у кого-то — ничего. Так не положено. Ох, Боже мой, боже мой, какая я несчастная, невезучая.

С этой мыслью она поднялась, взвалила ношу на плечи и пошла в гору. Гора пологая, с небольшими полянками, да еще родниковая вода встречается во многих местах. Приложишь губы к прохладной поверхности, и охладишь воспаленные внутренности, — экая благодать.

68