У одного из таких родничков лежал Василь Ясинский, положив сложенные ладошки под правую щеку. Он так сладко спал, что ни один мускул не дернулся, когда Мария окликнула его, а затем ногой коснулась плеча.
— Посмотрим, что у тебя в карманах, — ветер гуляет, али завалялось что? Едва ли. Но попытка— не пытка.
Она отнесла свои мешки выше, вернулась к спящему, и стала ощупывать его карманы. В карманах брюк ничего не оказалось, кроме разломанной пополам расчески с несколькими зубьями, а вот в одном из карманов куртки, застегнутом на молнию было что-то, похожее на свернутый кусок газеты. Чтобы расстегнуть молнию и открыть карман, Марии пришлось перевернуть Василя на левый бок. Она села рядом, а затем и легла, притулилась к его худосочному телу и стала все интенсивнее прижиматься. Сонный Василий зарычал, но все же повернулся на левый бок. Дальше было все просто. Только в кармане оказалась не газета, как думала Мария, а десять купюр, достоинством в пять гривен каждая.
— Повезло, — шепнула Мария и сунула бумажки за пазуху.
Это обстоятельство как бы заставило ее протрезветь, прийти в себя и решить, что делать дальше. План вызревал само собой. Деньги есть, одежка есть. Осталось раздобыть продукты. Надо срочно домой, там малышня ждет.
«Какая бы я ни была плохая мать, а я все же мать и тут никуда не деться. У меня даже есть свои любимые дети. Сашок, к примеру. Хоть и говорят соседи, что он дебил, но я его все равно люблю настоящей материнской любовью. У него еще нет таких навыков, как у меня, но вот ключи у тети Лены он утянул. От всех запоров и так профессионально, что мне даже самой удивительно, — ведь она их на пояске таскала, даже я не сумела бы проделать такую операцию. Ты, Сашок, далеко пойдешь, я в этом нисколько не сомневаюсь. У нас ключи уже от трех соседских поместий, но мы на этом не остановимся. Надо еще хоть десять особняков обойти, а потом, через год, пускай через два, можно начинать действовать».
Когда она ввалилась в свою избу, дети пищали под железными кроватями, а Саша стоял посреди комнаты с длинной тонкой палкой и кричал:
— Только посмейте выставить свои тыквы, я вам их разукрашу так, что вы друг друга не узнаете.
— Сашок, дорогой, что ты стоишь, аки лыцарь без доспехов? Брось свою палку и сымай свои драные штанишки, я тебе новые принесла. И тухли тоже. Сымай все, ты у меня будешь выглядеть, как господин, — лепетала Мария, вываливая все из мешка.
— Ты, мать, где это добро украла? наверняка в Рахове, потому как в Ашице нет таких богатых людей, — сказал Саша, сбрасывая с себя одежду.
— Гы-гы-гы! Не туды ты гнешь. Мне осударство выделило все это, потому как я заслужила.
— Ты воевала с Диско — падлюкой, как в прошлый раз?
— Нет, мой фронт на ниве любви. От любви дети рождаются, а я вон, сколько вас наплодила — ужасть! Все вы, когда вырастите, пойдете служить в армию родину зачичать.
— Никто из нас не пойдет: люди говорят, что мы дебилы, а дебилов в армию не берут, — сказал Саша, облачаясь в новую одежду.
— Дебилы? Во им! Сами они все дебилы! Да и в Рахове одни дебилы. Все начальники сегодня дебилы. Ты не слушай никого.
— Ну, мне же отсрочку дали, разве ты не помнишь. А Иванко? Ему скоро шестнадцать лет, а росту он метр двадцать, кто такого в армию призовет?
— У него отец был маленького роста. Но, как мужчина он был — ого — го! Какой ты у меня красивый, сынок, гляжу я на тебя, и душа радуется. Сходи к Хромой, попроси у нее хлеба, а я к Валерию Ивановичу пойду, муки и мяса попрошу. Ну, иди, чего жмешься?
— Я хочу посмотреть на себя, как я выгляжу. Эта одежда так чудно пахнет. Эй, кто последнее зеркальце разбил, признавайся, шантрапа!
Маленькие дети, в том числе и Иванко, еще глубже попрятались под кроватями, а когда Саша ушел добывать хлеб, кинулись, как саранча на развязанный мешок. Детскому разочарованию не было конца, когда обнаружилось, что одежда, — рубашки, брюки, ботинки, — оказались на несколько размеров больше, чем положено и висели на их плечах, как на палках.
— Подрежь мне, мамко, длинно уж очень.
— Ушей мне, широко дюже.
— И так сойдет. Нечего выкозюливаться.
— Мама, ты горишь вся внутри, — сказал Иванко, — гарью пахнет.
— Воняет, — сказала Юля.
— Кыш, козявка.
— Мама, а Иванко мне юбку задирает, — пожаловалась Юля.
Вскоре вернулся Саша с хлебом.
— И вот, что я еще раздобыл, — сказал Саша, показывая украденный ключ.
— А ты не знаешь, от какого замка?
— От входной двери. Он и торчал там. Я его вытащил еще, когда входил в дом. Хромая туда — сюда бегала, но что ключа нет в замочной скважине, не заметила.
— Молодец, Сашенька, из тебя настоящий мужик получится. Посмотри за этой малышней, я скоро вернусь. Ты хлеб принес, а я принесу молоко и мясо и может, тоже что-то прихвачу, если получится.
Она отобрала самое лучшее платье, как ей казалось, и пошла к Валерию Ивановичу.
Валерий Иванович отсутствовал, а вот его супруга была дома.