— Мы вас все обожаем, чего же вам не хватает? Хотите, я на колени стану и начну вам клясться в своей любви и преданности! Да ежели бы я был на вашем месте, хоть в течение суток, я бы пел на радостях, я бы приказал заснять себя на видеокамеру и сыграл бы лучшую роль, каких просто нет ни в одном фильме. Давайте соберем форум где-нибудь на стадионе, я расскажу вашу биографию, ну, скажем на день вашего рождения, либо в день вашего назначения на этот высокий пост и вы увидите, и услышите ликование народа, тогда и сбросите с себя гнет неудовлетворения. Я и об этом расскажу. Неудовлетворение собой свойственно великим людям. Я тоже часто бываю, неудовлетворен собою. Вот и сегодня, к примеру, я не так, как положено полковнику, вошел в ваш кабинет. Эта фуражка, сбитая набекрень, ширинка, расстегнутая на брюках, будь она неладна, — разве тут будешь собой доволен? Что может подумать такой великий, такой аккуратный человек, как вы? Растяпа, наверняка вы так подумали. — Ватраленко при этом схватил и опрокинул стакан с волшебной жидкостью, забыл даже произнести тост. И тут же стукнул себя по лбу. — Вот опять ляпсус вышел, простите, ради Бога. Прежде, чем лакать, надо было тост сказать в вашу честь, либо подождать вашего разрешения, либо дождаться, когда вы поднимите, а тут… с расстройства, так сказать.
— Не переживай, не церемонься. Можно было бы позвать…
— Не надо звать: мы сами придем. Только разрешите.
— Я могу разрешить…
— Не надо разрешать, вы только голову наклоните… в знак того…
— Чего?
— В знак того, что вы разрешаете нам вас на руках носить. — Ватраленко еще подставил бокал, когда Дискалюк взялся за бутылку.
— Ты молодец, оказывается.
— Служу… вильной Украине.
— И мне.
— Вам в первую очередь, вам конкретно, а вильной Украине чисто символически. Разрешите тост.
— Разрешаю.
— Я поднимаю этот тест, то есть тост за вас, как руководителя района и хорошего семьянина. За ваших детей, за вашего погибшего мальчика Икки, царствие ему небесное, будь ему земля пухом, а его убийцы да горят в огне вечном. И за вашего сына Роблена! Он так мчится по городу на автомобиле, что даже работники милиции разбегаются во все стороны, разлетаются, аки куры при появлении ястреба. Я уже пердупредил всех: не сметь штрафовать Роблена Дискалюка, что бы он ни совершил, потому как у нас в Рахове только один такой смелый, такой шибкий мальчишка. Надо ценить таких ребят, а не наказывать. Другое дело, еже ли бы этот мальчик был из другой семьи: он бы из кутузки у нас не вылезал.
— Если он заслуживает наказания, что ж! надо наказывать, а то от нарушений недалеко до преступлений, — сказал Дискалюк.
— Что вы? Боже сохрани. И закона такого нет, чтобы детей начальства наказывать.
— Перед законом все равны.
— Неправда это, позвольте вам заметить. Вон, депутаты — неприкосновенны. Я помню, наш бывший депутат Жардицкий, трех девчонок изнасиловал сразу же после выборов, и мы ничего не могли сделать: он неприкосновенен. Депутат, а не член собачий. Это немцы нарушили международное право, право неприкосновенности и арестовали нашего славного депутата. А чем ваш Роблен хуже? Да он так крутит баранку на поворотах — душа радуется! Я раньше думал: надо автогонки устроить и наградить его за первое место в соревновании. А дочка ваша — просто прелесть. Она тут недавно на дискотеке голая плясала… а потом…
— Что ты болтаешь? — спросил Дискалюк, краснея.
— Клянусь моими тремя звездочками на плечах! Мои ребята дежурили на дискотеке и докладывали. Говорят, волосы у нее ниже пояса и все глядели на нее, раскрыв рты. Говорят, в Гишпании была, а там модны танцы в голом виде. Я бы тоже не прочь поглядеть.
— Почему ты мне раньше не доложил об этом?
— Не было подходящего случая, да и боялся я. А вот теперь вы создали такую благоприятную обстановку — все перед вами выложишь.
— Ну, погоди! Больше тебе, Реввола, Испании не видать, как свинье своих ушей.
— Говорят: у Париже обнаженных можно прямо на пляже встретить.
— Это нудисты.
— Что за буддисты?
— Не буддисты, а нудисты.
— Налейте еще, а то без стакана не разберешь, простите, что так нахально прошу налить этого зеленого змия. Это бывает так редко, не всегда я решаюсь промочить горло так, чтоб не першило в горле, га — га — га, — сказал полковник, хватаясь за стакан. — Жарко что-то. Позвольте расстегнуть китель и снять сапоги, жмут, проклятые.
Дискалюк кивнул головой, и полковник стал расстегивать китель, снял фуражку и сапоги.
Дискалюк стал замечать, что человек, который совсем недавно просто заикался в его кабинете, так осмелел и так преобразился, что с ним скоро могут возникнуть проблемы.
И действительно, вскоре Ватраленко полез целоваться.
— ДмиЛексеевич, ты мене уважаешь или не уважаешь? А я тебя уважаю, позволь, я тебя облобызаю! И давай соберемся все вмести, устроим сабантуй. Я найду голых девок, и они будут перед нами танцевать. Пущай Реввола их возглавляет. Она девка то, что надо, у ее такая грудь, такая грудь, закачаешься, я те скажу. А попка так это просто прелесть!
— А ты что, видел? — нахмурив брови, спросил хозяин кабинета.