Осиное гнездо

— Ты только все оформи документально, чтоб росписи были в получении материалов и денег в особенности. Знаешь, всякие проверки, комиссии, жалобы… Чтоб нам с тобой не пришлось объясняться потом.

— Мне бы еще хоть тридцать кубов хвойного леса, — скромно запросил Лимон.

— Я подпишу такое распоряжение сегодня же. Потом пригласишь на новоселье.

— Но вы не придете, я заранее знаю.

— Приду, да еще напьюсь до потери пульса. Я от нечего делать, начинаю прикладываться потихоньку.

— Не стоит этого делать.

— А что делать? ну что делать, скажи? Скука… жить скучно — вот в чем вопрос.

9

Начальники любого ранга — это выходцы из рабочих и крестьян разной степени культуры, нравственности, мышления, которые из кожи вон лезли, чтобы дорваться до власти. Это такие же вчерашние плебеи, как все остальные. Разница только в том, что, получив неограниченные возможности, у них ослабевают нравственные тормоза, они не могут остановиться пред многочисленными соблазнами, они начинают уверять себя в своей исключительности и считают, что им все дозволено.

Осуждая своих начальников, мы должны осуждать и себя, потому что правители выходцы из нашей среды, они не явились к нам из другой галактики. Когда мы поносим их, мы не задаем себе вопроса, а какими бы мы были на их месте?

Смело можно сказать: зеркальное отражение нации — в ее правительстве.

В государстве, где нет ни экономической, ни политической диктатуры, порядок навести невозможно. Многие думают, что на западе полная свобода. Это неверно. Там свобода только политическая. Ты можешь кричать: долой президента, да здравствует мраксизм или марксизм! и тебе никто не скажет ни слова. Но ты обязан трудиться, ибо, если не будешь трудиться, создавать материальные блага, ты никому не нужен, никто тебя с ложечки кормить не станет. А ты кричи, дери глотку, сколько душе угодно. Это и есть экономическая диктатура, которой у нас не было при коммунистах, и нет ее в настоящее время.

Дмитрий Алексеевич понимал это, как никто другой. Он пришел к этому постепенно, а когда наступило просветление, равно как и то, что изменить уже ничего нельзя, его охватила скука. Жажда накопительства начала угасать.

Французы предложили ему особняк в Париже за пятьсот тысяч долларов, а он стал кочевряжиться: мол, подумаю, посмотрю, спрошу дочь, захочет ли она жить во Франции, не зная языка.

В банках четырех стран Швеции, Германии, Испании и Франции, у него в общей сложности скопилось восемьсот миллионов долларов. Теперь мелкие взятки от местных божков его мало интересовали и эту миссию — принятие по две три тысячи долларов, равно как и продажа должностей, постепенно начали переходить к помощникам и заместителям. И это был гуманный акт Дискалюка.

Он уже давно стал задумываться, почему он так одинок и… несчастлив. «Иосиф был руководителем огромного государства, в его подчинении были миллионы рабов, каждый из которых почитал бы за счастье дотронуться губами до его башмака. Он был так велик, что обычные люди, кто его окружал, походили на комаров и больше комара они для него не значили. Почему так? Да потому, что он был богом, а бог высоко. Я же не бог. Мне надо быть ближе к моим прихлебателям, подпустить их к себе, повеселиться с ними. Кстати, Иосиф тоже устраивал сабантуи с дикими азиатскими плясками. Экие противные жирные рожи окружали его, брр!»

Не позволяя больше всяким мыслям будоражить его мозг, он нажал на кнопку вызова секретаря, и когда вбежала Леся с неизменной улыбкой на лице, сказал:

— Мне нужен начальник милиции. Через десять минут я его жду.

— Слушаюсь, будет сделано, Дмитрий Алексеевич, — произнесла Леся и тут же повернулась к двери.

— Никого ко мне не пускай.

— Есть никого не пускать!

Начальник милиции Ватраленко примчался немедленно, уселся в кресло напротив Леси, часто дышал и вытирал пот со лба. Галстук съехал набок, молния на том месте, которое называется ширинкой, сползла, один сапог у него блестел, а другой серел от подсохшей грязи.

— Зачем так срочно, что-нибудь случилось, вы не знаете? Я… я ничего такого, за мной ничего не водится, я ничего такого не совершил, так малость, с подружкой побаловался, а подружка уж больно молодая, ей и шешнадцати нет. В ответственный момент она стала верещать, дескать, ее насилуют, требовала пять тышш. Тут я ее прогнал, а потом велел отстегать веревкой, вымоченной в ропе. Вот и все мои прегрешения.

— Что такое ропа? — спросила Леся ради интереса.

— Соль, разбавленная водой…

Леся только улыбнулась вместо ответа. Она невольно глянула на его брюки и закусила губу, чтоб не рассмеяться.

— Я должен был уехать в Среднее, — сказал Ватраленко, — там один злодей в нетрезвом виде изнасиловал несовершеннолетнюю девочку. Его уже поймали, но родители атакуют и просят выехать на место лично меня, пока делом не занялась прокуратура. Но, эту поездку можно перенести на завтра. Скажите, а шеф в хорошем настроении?

Леся пожала плечами.

— Тогда прошу вас, доложите, что я прибыл. А то опаздывать негоже. Я по себе знаю. Страшно не люблю, когда опаздывают.