Осиное гнездо

Леся заглянула в кабинет шефа, а потом кивнула головой Ватраленко, который уже стоял с подрагивающей нижней губой. Полковник страшно робел в присутствии высокого начальства. Он поэтому и сам любил тех сотрудников, которые в его кабинете, стоя, опускали глаза и большую часть разговора смотрели в пол.

Выпрямив плечи и поправив фуражку, напрягся, прижал ладони к швам брюк, он стал брать штурмом приоткрытую дверь, задев козырьком фуражки о верхний косяк двери, отчего фуражка стала козырьком над левым ухом.

— Здравия желаю, Дми… Лексеич! По вашему приказанию полковник Ватраленко прибыл без опоздания и в полном боевом. Мои подразделения также находятся в полной боевой готовности, и ежели вы прикажите, они отдадут свои жизни за родину и за … вас, дорогой наш президент.

— Поправь фуражку и застегни ширинку! Ты что, готовился взять штурмом мою секретаршу?

— Никак нет, ДмиЛексеевич! Виноват, больше такого не допущу, слово офицера, — произнес начальник, левой рукой поправляя фуражку, а правой прикладывая ладонь к козырьку.

— В некоторых районах начальники милиции ходят в гражданских костюмах, может и нам так поступить, а?

— Не могу знать, ДмиЛексеевич.

— Сходи в магазин, подбери себе приличный костюм. Знаешь этот магазин?

— Не могу знать, ДмиЛексеевич!

— Да что ты зарядил: не могу знать, да не могу знать? Садись, вот пачка сигарет, угостись.

— Слушаюсь, ДмиЛексеевич! — Ватраленко шагнул к столу, выпирая грудь колесом, сделал движение сесть, но получилось мимо стула, и он очутился на полу. — Виноват, ДмиЛексеевич!

— Какой ты неловкий, а еще начальник милиции всего района!

— Так точно, неловкий, виноват, ДмиЛексеевич!

— С тобой кашу не сваришь.

— Так точно, не сваришь, ДмиЛексеевич!

— Ни слова больше! Цыц, козявка.

— Так…

— Молчать! — Дискалюк приложил палец к губам. — Спокойно, спокойно. Вы, господин полковник, находитесь у друзей, которые вам желают только добра и которые хотели бы посоветоваться с вами…

— Фи, что-то нашло на меня, — вдруг преобразился Ватраленко. — Видать, здесь, в вашем кабинете, какие-то невидимые токи господствуют, мешают, нет, не мешают — парализуют волю человека, как только он сюда войдет.

Дискалюк поднялся с места, зашел в потайную дверь за шторой, перед которой раньше стоял бюст картавого, вернулся с бутылкой водки и двумя стаканами.

— Пропустим понемножку, согреемся, и весь паралич, как рукой снимет.

10

Ватраленко после этих слов окончательно пришел в себя, и даже зеленое сукно поправил на столе. Потом его рука скользнула к молнии, чтобы убедиться, что все хорошо. Затем достал расческу, поправил волосы на голове и с радостью ухватился за стакан со спасительной жидкостью.

— За нашу независимую Украину! — предложил Дискалюк, вставая.

— За ее, родную, — произнес Ватраленко, сидя на стуле. — Шоб она процветала без матушки России, поскольку таких богатых людей как Дмитрий Алексеевич, раньше не было и не могло. Раньше москали вырубали лес и продавали… кому же они продавали? А вспомнил, они продавали мериканцам. Правильно я говорю ДмиЛексеевич?

— Скучно жить, — вдруг заявил Дискалюк, пропуская словесную тираду главного хранителя порядка Ватраленко.

— Что вы, наоборот. И потом, вам ли говорить об этом? ДмиЛексевич, голубчик, хотите пымаю врага?

— Я думаю, как сделать так, чтоб изменить образ жизни…

— Что вы? ничего не надо делать, решительно ничего не надо менять. Разве рай на пекло меняют, ДмиЛексеевич?

— Меня все это не интересует: я — одинок…

— Вы не одиноки. Мы все с вами.

— Ты, я вижу, меня не понимаешь. Когда-то я все силы, всю энергию отдавал народу, служению партии и жил, так себе, не шибко бедно, но и не зажиточно. Где-то, в подсознании, бурлила мысль, как бы выдвинуться, получать белее высокую должность, быть независимым не только политически, но и материально. Теперь у меня все есть… но именно теперь я начинаю чувствовать какую-то неудовлетворенность, чего-то мне не хватает…