Осиное гнездо

Как правило, то, что мы в обычном состоянии прячем внутри себя от посторонних глаз, выползает наружу после нескольких рюмок спиртного. Ослабевает торможение, теряется ориентация, и дурные инстинкты, а в каждом из нас их не так уж и мало, выпирают, как из рога изобилия.

Так вышло и на этом празднике. Дискалюк проработал со своим коллективом восемь лет и мало знал его, вернее, много знал, но однобоко.

Первым, кто его удивил, был Мавзолей. Он сидел за третьим столиком от Дискалюка.

— За Дискалюку — суку! — кричал Мавзолей громче всех и после опорожнения стакана с водкой, кидал его на пол и топтал ногами, разлетевшиеся кусочки стекла. Дискалюк пытался урезонить его:

— Мавзолей Ревдитович, потише, пожалуйста, нельзя же так, голубчик, — но он, размахивая руками, еще сильнее кричал:

— Да я, вашу мать, не хуже этого… как его, короче, я не тот, за кого вы меня принимаете. Я достойный сын своего народа. Прав я, или не прав, ДмиЛексеевич? Ты молчишь? Ну, и молчи себе на здоровье, — видали мы таких.

Дмитрий Алексеевич поманил пальцем полковника Ватраленко и сказал ему:

— Уведите его домой, уложите, пущай проспится, а завтра я с ним поговорю.

Мавзолей был здоровый мужчина, два милиционера не могли с ним справиться, пришлось снимать с поста еще двоих. Только так: двое за руки, двое за ноги и смогли унести весельчака к собственной машине и, упрашивая, затолкать его на заднее сиденье.

Неприглядную картину представляла собой и госпожа Дурнишак. Она без конца стала исполнять дореволюционные русские и украинские плачи, сама при этом оплакивала свою горькую долю и даже пробовала рвать на себе волосы.

— Не подходите ко мне! — кричала она и размахивала руками. — Я всех вас ненавижу: у каждого из вас, чурок, что-то есть, какие-то крохи валяются, а у меня ничего нет, ну ничегошеньки. Так, сохну как щепа, отколотая от ствола дерева, и никто мне уже никогда ничем не поможет. Никому я не нужна, но и мне никто не нужен. Будь проклят этот праздник, на котором мне было только одно мгновение весело и то потому, что я себе сама нарисовала образ, несуществующий рыцарский образ.

Реве, та стогне Днипр широкийСердитый витер завыва.Додолу вербы гне высоки

Горами хвылю пидима…

У-у-у, бедная я, несчастная.

— Иди, успокой ее, — сказал Дискалюк Ганичу.

Ганич нехотя поднялся, подошел к госпоже Дурнишак, та сняла с себя шляпу и надела на голову Андрею Федоровичу.

— Ну, что женишок, станцуем? Твоя баба, я думаю совсем не обидится, она в компании Дмитрия Алексеевича, а с им, нашим родненьким, скучать не будешь, сама знаю. Я, как на его посмотрю, так душа прыжки совершает, да не куда-нибудь, а прямо в космос. — И Абия Дмитриевна повисла на шее Ганича под аплодисменты пьяных обитателей Осиного гнезда.

— Веселые у вас сотрудники, нечего сказать. Не кажется ли вам, что мы в двенадцатом веке? — спросила Ася Дискалюка.

— Пусть немного повоняют, завтра воздух чище будет в помещениях, где они работают.

— Если только так. А вы не боитесь, что и сами впитаете их запахи, ведь с кем поведешься, от того и наберешься, — сказала Ася, и в ее голубых глазах появилась торжественная насмешка.

— Я сам такой же, как они, — сказал Дискалюк. — Если поменять обстановку, скажем, посадить меня, где-то в окружении президентской администрации, а Леонид Данилович вышел бы и случайно чихнул в мою сторону, я бы очень долго аплодировал. Возможно, вы бы сделали то же самое, не так ли?

— Не знаю, думаю, нет. Хотя, мы не виноваты, нас заставили быть такими, маленькими, ничтожными и еще научили воровать. Еще я думаю, что Достоевский родился не в прошлом, а в этом веке, и своих героев с нас списывал.

— Достоевский это художник?

— Достоевский — писатель.

— Не люблю писателей. Я читал только Пушкина «Капитанскую дочку» и то в молодости, а больше никого не признаю.

— Что ж, жаль. Может, поэтому вам легче управлять этими двуногими…

— Животными. Говорите, не стесняйтесь.

— Хорошо, пригласите меня, — я танцевать хочу. Ваши подхалимы все пьяные, они уже ничего и никого не видят.

— Но я умею только вальс.

— Ничего, я вас научу. Тут ничего сложного нет: знай, переставляй ноги — вот и вся наука.

Андрей Федорович глядел в основном на танцующую парочку, любовался фигурой жены, тонкой как стебелек и фигурой своего начальника, несколько толстоватой и негибкой, но мягкой, как гнилая колода, хотя, в общем солидной и внушительной, каковой может обладать только президент района, либо другой очень высокий начальник областного масштаба, и вздыхал от зависти.

Ася была почти вровень партнеру, она держала длинные руки на его груди так, что локти касались могучего живота, а он своими ручищами сжимал ее талию. Потом Ася отталкивалась от него, прыгала, как козочка на месте, а он неловко переставлял ногами как слон, но старался, как и партнерша, быть живым и энергичным.

18