ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

Всю историю на Пискарёвке я уже пересказал не один раз. И устно, и письменно, и в форме допроса, и в форме вольной беседы. Несколько раз появлялся мягкий лысый человек и внушал, что никаких Зворыкиных и Генок Сычей не было. Просто, еще в автобусе стало плохо с сердцем, и откачали меня уже здесь. Я охотно верил этому плешивому баюну. Уж чего-чего, а оживших утопленников иметь в реальном бытии не хотелось. Иногда внушение сопровождалось приставленными к вискам электродами под эбонитовое гудение знакомой установки. В этом случае верилось еще охотнее, только результат оставался тем же: со временем все произошедшее я мог легко воспроизвести в памяти.

Что-то такое там все же случилось. Не стали бы на пустом месте разбивать огород управленческие эскулапы, каждый из которых носил не меньше двух «шпал» в петлице. И не будут они за «здорово живешь» возиться со спятившим старлеем.

Вся эта канитель надоела мне до зеленого шума. Ну, действительно ― держат здорового мужика взаперти, кормят летчицким пайком и вторую неделю задают одни и те же вопросы. Поэтому, презрев одну из основных заповедей (не задавать много вопросов), на следующем осмотре я, эдак осторожненько, завел беседу со старшим из докторов.

Скоро вы там сообразите что-нибудь, чтоб забыть этот морок? Свихнуться ж можно! Две недели эти фокусы из головы не вытряхиваются.

Бывало в детстве так: раздуваешь в глазах близких неизбежную мелкую неприятность до вселенских масштабов, чтобы перенести ее намиру с мужественным лицом, а, к примеру, физик-изверг (непременно изверг) вкатывает тебе вместо малопочетной, но ожидаемой тройки, «неуд» с переэкзаменовкой на лето. Так и сейчас. Выдали мне вместо «медицина не всесильна» или там «нужно время» такую вот простую на вид фразу.

Эскулап что-то поискал в моих глазах и, видимо, не найдя ничего привычного ему, обернулся ко второму члену «действа», а тот спросил, будто киянкой в лоб:

— Почему вы думаете, что это фокусы?

С минуту я безуспешно переваривал вопрос. Потом с тайной надеждой выдавил нечто похожее на «а что же еще?».

Ответ заставил себя ждать. Во всем — в шуршании медицинской книжки, в постукивании ботинком, в сопении над выдвинутым ящиком стола ― скрипел докторский протест. Прекратив наконец бесцельные телодвижения, он выразил чувства в эдаком среднем звуке:

— М-н-ээ-эммг… понимаете…

И тут я взорвался. Напряжение последних дней, гасимое успокоительным, прорвалось, и язаорал, стуча ладонью об стол:

— Не понимаю! Не понимаю, сколько можно держать меня в дурке и задавать идиотские вопросы! Я боевой командир. Орденоносец. Я такое видел, что вашим психам и в горячке не приснится. Что вам от меня нужно?!

Наверное, лицо мое было из тех, что помещают в пособия по нервным болезням, однако доктор молодец. Сунул мне в руки бумажку какую-то, и пока я разбирал, что там к чему, мой порыв слегка утих. А на бумажке чепуха всякая ― круги, чертики, деревья какие-то. Я выкинул чертиков в угол, сопя, как пацан, развернувший фантик-пустышку.

— Продолжим, лейтенант? — Второй доктор, улыбаясь одними карими глазами, подвинул ко мне пепельницу. Я кивнул. — Так вот, мы хотим установить степень достоверности вашей информации. Другими словами: насколько то, что вы сообщили, соответствует тому, что было на самом деле. Понимаете?

— В основном.

— Ну, с частностями разберемся позже, а в основном, как вы говорите, у нас три варианта. Первый: то, что вы видели, достоверный факт. Второй — это визуальная дезинформация и третий ― обычная глюкоза.

— Что, простите?

Старший доктор, видимо, отыгрываясь за что-то, мстительно поправил:

— Галлюцинации.

— Лично я склоняюсь к третьему, товарищи доктора.

— Извольте аргументировать.

— Аргументирую. Эффекты, мной увиденные, известными методами создать очень сложно. Применить, тем более. Второе. Кому придет в голову гримироваться под моего неприятеля, умершего двадцать лет назад? Я думаю, такие выводы подтверждают второй из вариантов, одновременно отвергая версию о спецэффектах.

— А как вам первый вариант?

— Первый отметаю как заведомо ненаучный. Доктор, я в сказки не верю.

— Наш человек! — кареглазый засмеялся, а старый доктор, фыркая, как морская свинка, обмакнул в чернильницу перо и, бранясь вполголоса, поставил нервную закорючку в углу документа. — Вы признаны годным к строевой службе, — сказал он, собирая бумажки медицинского «дела» и, ругнувшись латынью, добавил: — Товарищ Еленин уладит формальности с вашим начальством.

Вот это уж совсем ни к чему. Участие подобного ходатая не сулит хорошего ни на грамм. Ай, как скверно! Судя по всему, из этой богадельни выпускать меня не собираются.

— Формальностей в нашей конторе немного, так ли необходимо утруждать товарища Еленина?

— Совершенно необходимо.

— Вы что, меня закрыть здесь решили?

— Нет, что вы, — доктор вяло махнул рукой. — Просто ваша последующая деятельность будет проходить в его, так сказать, поле зрения, — и кивнул в сторону веселого кареглазого коллеги.

— Это как? Психбатальон, что ли?