Основы этнополитики

Причин для войн всегда хватало. Самая простая и ранняя по времени изложена выше: кушать хочется, а своих единокровных есть не всегда удобно. Хотя и в мире животных, и у отдельных примитивных народов такое явление как «адельфофагия», то есть пожирание собратьев, вполне известно, все же в абсолютном большинстве случаев поедались иноплеменники[436]

. Содержательная книга Льва Каневского «Каннибализм» переполнена примерами войн такого рода среди племен, не перешагнувших через порог каменного века по своему развитию[437]

. Однако Геродот, Страбон и св. Иероним на протяжении тысячи лет с V века до н. э. по IV век н. э. свидетельствуют о массовом каннибализме даже в Европе во времена, уже очень далекие от неолита.

Каневский вслед за исследователем древней Мексики Майклом Гарнером из «Новой школы», углубляет и усложняет мотивацию каннибализма. Он высказывает гипотезу, согласно которой тела военнопленных, предназначенных ацтеками в жертву своим богам (ежегодно до пятнадцати тысяч жертв!), отдавались в бедные кварталы столицы на съедение, поскольку иначе прокормить мегаполис было нечем: ведь «простолюдины часто были вынуждены есть водоросли, растущие на поверхности вод озера Тескоко». Таким образом предупреждались социальные потрясения. Он полагает также, что раздача отборного жертвенного человеческого мяса военной верхушке, жрецам и вообще знати также укрепляла режим[438]

.

Назвав соответствующую главу «Обширное царство каннибалов», Каневский заметил, однако, что сам по себе каннибализм — недостаточное объяснение тех непрерывных войн с единственной целью захвата пленных и их последующего поголовного убийства, которые велись ацтеками. Он справедливо указывает на иной, не менее важный мотив — сакральный. Историк для убедительности приводит поражающие воображение масштабы жертвоприношений:

«Испанские историки сообщили, что в 1487 году, во время освящения большой пирамиды Теноутитлан, перед ней на расстоянии двух миль были выстроены в четыре ряда пленники для принесения их в жертву богам. Палачи, выбиваясь из сил, работали день и ночь в течение четырех суток. Демограф и историк Шеберн Кук считал, что если на каждое жертвоприношение уходило по две минуты, то общее число жертв, убитых только во время этого события, равнялось 14100. Масштабность подобных ритуалов можно было бы считать преувеличенной, если бы не свидетельства Бернала Диаса и Андреса де Тапии, которые собственными глазами видели аккуратно сложенные в кучи тысячи черепов. Их таким образом можно было легко подсчитать на площадях ацтекских городов. Диас, например, пишет, что на площади города Ксокотлан “лежали горы человеческих черепов аккуратными рядами, их весьма легко можно было подсчитать, мне кажется, их там было около ста тысяч”. Тапия также рассказал, что видел множество аккуратно разложенных черепов в самом центре города Теноутитлан: “Шесты стояли друг от друга на расстоянии одной вары (приблизительно одного ядра), а на поперечных палках снизу доверху были нанизаны проткнутые у висков черепа по пяти штук на каждой поперечине; один писатель по имени Гонсало де Умбрия, подсчитав количество шестов и умножив эту цифру на пять, получил точное количество жертв — их, как выяснилось, оказалось сто тридцать шесть тысяч”. Но это еще далеко не все. Тапия еще описывает две высокие башни, сложенные целиком из человеческих черепов, скрепленных известью.

Все традиционные объяснения таких широких масштабов кровавой бойни представляют нам ацтеков как одержимых идеей, что их боги жаждут жертвенной крови, и они, оставаясь людьми глубоко верующими, отважно отправлялись на войну, чтобы исполнить свой священный долг. Сустель спрашивает: “Откуда же взялось такое обилие жертв? Ведь нужно было постоянно кормить и поить богов… Где найти столько драгоценной крови, без которой поблекнет солнце, а все мироздание будет обречено на уничтожение? Поэтому было очень важно для ацтеков постоянно находиться с кем-либо в состоянии войны… Война не была просто политическим инструментом достижения целей, она превращалась прежде всего в религиозный обряд, в священную войну…”.