Особенности еврейской эротики

Мой отец занимался маркетингом в одной известной торговой фирме и никогда не покидал пределов города. У него не было такой необходимости, с клиентами он вел переговоры по телефону.

Я терялся в догадках, как Семену удалось устроить командировку моему неподъемному папе. Это было странно еще и потому, что Сеня никогда не общался с моим предком, с его начальством и не имел понятия, чем он там занят в своем многоэтажном офисе.

В тот же вечер семичасовым поездом папа отбыл в столицу. В десять мама с тетей под предлогом того, что уже поздно, а завтра тяжелый день — у мамы на работе, а тетя собиралась «делать покупки для дорогого Альберта» — так звали мужа, отправились спать.

Сначала я прислушался к себе, пытаясь понять, оскорбился ли я, услышав про мужа — он оказывается «дорогой» и ему надо покупать подарки (виагру — для поднятия полового тонуса), но потом решил, что не время предаваться ревности и позвонил Свирскому.

— Обстоятельства складываются в нашу пользу, — сказал я дрогнувшим голосом (задел-таки меня «Дорогой Альберт), — отец отбыл в командировку.

— Прекрасно, — низким басом отвечал Аркадий, из чего я вывел, что он пребывает в обществе дамы, с которой весело проводит время: переливами своего могучего баса мосье Свирский пользовался, когда надо было обаять очередную кокотку.

— Не следует расслабляться, Жан, — менторски наставлял меня Свирский, — ложись пораньше и будь готов морально.

— Всегда готов, — сказал я, хотя на душе у меня скребли кошки.

— Не справишься, поможем, — иронично сказал на прощание Аркадий и прежде чем он положил трубку на рычаг, я услышал раскатистый хохот баскетболистки Т. — видимо, красавчик майор свалился с кровати (ха-ха) и потонул в ее громадных бутсах. Так тебе и надо, сыщик задрипанный. Хорошо ему, развлекается себе на ранчо своего папаши и рад своему счастью. А почему, собственно, не радоваться: комплексом однолюба он не страдает, да и возлюбленных у него целый гарем. Мисс Флора, конечно, уже развела перед ним ножки…

Народ ждал, народ верил в меня и я должен был оправдать его высокое доверие!

— Это твой последний шанс, браток, — предупредил меня Семен, который позвонил в половине двенадцатого.

— Позже ты не мог позвонить? — упрекнул я друга.

— Не гони волну, брателла, — сказал Семен, — я звякнул, чтобы сказать тебе «Ни пуха!»

— К черту! — рявкнул я

Через десять минут после конфиденциального разговора с Семой мне позвонил Салик.

— Послушай, Сократ, — сказал он, видимо забыв, что согласно официальному погонялу я Гиппократ, — в битве с германцами легионеры перед сражением употребляли жареный лук.

— Ну и что? — сказал я, не понимая, какое отношение вышеназванная битва имеет ко мне.

— Может, попробуешь? — сказал Салик.

— Что попробую — биться с германцами?

— Употребить жареный лук, — сказал Салик, удивляясь моей бестолковости.

— Зачем?

— Это поднимет твой боевой дух.

— Полковник, — сказал я, чувствуя, как до краев наливаюсь боевым духом, — неприлично ходить на свидание, нажравшись лука.

— О. кей, филолог, — разочаровано сказал Салик, хотя имел в виду философа и, не видя большой разницы между этими понятиями, — я позвонил, чтобы сказать тебе ни пуха…

— К черту! — Заорал я в трубку, вскочил с кровати и предусмотрительно отключил телефон: вдруг позвонит директор школы или мэр города, чтобы сказать очередное — ни пуха.

Звонок товарища отбил у меня охоту спать. Грустные мысли овладели мной. Если я завалю операцию утром, мой провал будет обсуждать вся школа, а может быть, и весь город. Я не имею права ударить в грязь лицом. Мне шестнадцать лет, но я еще не совершил в жизни, ни одного мужского поступка. «Это ответственно, я понимаю, утешал я себя, ты волнуешься и тебя по-человечески можно понять, но не теряй голову, Жан»

«Ты овладеешь ею, как только она повернется к тебе спиной» — вспомнил я напутствие Аркадия. Легко сказать, овладеешь, а вдруг она проснется.

«Ты обязан сделать это именно завтра, потому, что послезавтра будет поздно», — сказал мне на прощание Салик.

Все это были одни лишь слова и пустые фразы, а я нуждался в действии.

«Суха теория без практики, мой друг», — сказал Гегель или Гете уже не помню кто.

Ну что ж, вы в преддверии великих жизненных свершений, дорогой Дуче! Народ Израиля ждет от вас смелых поступков.

— Я устал, дорогой Адольф, не знаю, как мне одолеть самого себя.