Чем больше человек рискует, тем ближе он к цели. Это уже говорю я — Жан Бергман.
При взятии роялистского Тулона, Наполеон бросился навстречу шквальному огню противника и захватил в плен английского генерала. Под ним было убито две лошади.
Дорогая тетя Рэйчел, целую ваши ноги, но вы лишь первый этап в моем последовательном восхождении к власти.
Всю ночь я пытался заснуть, но безуспешно.
Под утро меня все же сморило и мне приснилось будто пришло время действовать.
Я поднялся с кровати и крадучись пошел в гостиную.
У самого порога я остановился и посмотрел на диван.
В окно бил слабый свет луны, но я не мог различить, кто спит на диване — мешала тень, падающая от серванта.
Предчувствие серьезной опасности кольнуло мне сердце.
Я подошел ближе. Глаза мои привыкли к темноте и слабые очертания дивана стали вырисовываться при тусклом лунном освещении.
Я посмотрел на спящую женщину и узнал мать. Она так стремительно поднялась с дивана, что я не успел отпрянуть назад.
Зрачки глаз у нее зловеще блестели, и в них плескались лунные волны. В страхе я попятился к стене, а мать бесстыдно стала снимать с себя кофту, обнажая свою большую бледную грудь.
И снова я заснул. Но уже через минуту, открыл глаза, поднялся с кровати, боясь скрипнуть пружинами, и бесшумным шагом пошел в гостиную.
Круглая тусклая луна по-прежнему глупо глядела в окошко, обозначив контуры дивана и спящей на нем тети.
О том, что на диване тетя, я догадался сразу — кто еще может спать в чужом доме обнаженным.
Сначала я обрадовался, «наконец-то!», но потом понял — с нею что-то не так: Справившись с волнением, и привыкнув к темноте, я увидел, что у тети нет головы. Я испугался и хотел позвать на помощь, но какая-то неведомая сила сковала мои члены, и я почувствовал, что сердце мое вот-вот выпрыгнет из груди. Я снова пытался закричать, но у меня не было голоса. Вместо крика из глотки вырвался сипящий и булькающий хрип.
Сердце у меня громко забилось и я решил бежать. Но тут неожиданно и бесстыдно снова вовсю засияла луна, и я увидел, что не тетя это вовсе, а толстая и унылая женщина в позе всадника без головы.
Она грузно сидела верхом на папе и отчаянно погоняла его ремнем.
Я зашел со стороны серванта, надеясь рассмотреть голову незнакомки и остановился в ужасе. Голова сидящей на папе женщины была оторвана от туловища, а длинный обрубок шеи залит черной пузырящейся кровью.
Что-то говорило мне, что я знаю эту женщину.
Да, это была моя мать.
Наконец-то я увидел ее обнаженной. Бог мой, какие у нее висячие и тыквообразные груди?
В это время кровавый обрубок шеи повернулся ко мне и зашипел перерезанным горлом: «Ты этого хотел, извращенец?»
Я завопил нечеловеческим голосом: «Нет, мама, нет!»
Я проснулся в холодном поту.
Я впервые увидел мать обнаженной…
После бесконечной жуткой беготни во сне из детской в гостиную я снова забылся на своем ложе так крепко и сладко, что не услышал, как из мансарды тетя бесшумно переместилась в гостиную, хотя всю ночь ждал этого момента.
Проснулся я в дикой панике и увидел, что на часах уже девять.
Я ужаснулся: опоздал в школу, но одернул себя — да черт с ней с этой школой. Гораздо хуже, если тетя успела уже встать.
К этому времени я обычно выходил из дома, и ей теперь не было смысла притворяться спящей, если она и впрямь притворялась.
Я ненавидел себя за то, что столь позорно проспал операцию. Мог бы позаимствовать у отца будильник все равно он уехал в командировку. Никогда не прощу себе, что упустил такой случай.
Рывком, вскочив с кровати, я бросился в салон.