Особо дикая магия

Его так и подмывает спросить, в каком номере остановились его родные, пожелать ей спокойной ночи и больше ни слова ей не сказать. Но он, видимо, не настолько эмоционально опустошен, как думал еще недавно, потому что вдруг вспыхивает и содрогается в приливе гнева. Все это время он отрицал свои чувства к Маргарет. И ради чего? Ради девчонки, точно такой же, как он, обольщающей пустыми словами, едва прикрытыми позолотой. Господи, какой же он болван, если раньше этого не разглядел.

– И сколько во всем этом было притворства?

– Нисколько, – тихонько говорит он.

К его стыду, у него срывается голос, когда он вновь спрашивает:

– Сколько?

– Когда я увидела тебя в первый раз, я начала заигрывать с тобой, потому что знала, что ты из города, и хотела позлить Джейме. А еще хотела, чтобы ты меня захотел. А еще – поверить, что ты можешь стать моим пропуском, чтобы вырваться отсюда. Но в конечном итоге я просто развлекалась, и хотя злилась на тебя за то, что было на демонстрации, я все равно считала, что ничего страшного не случится, если я, как просил Джейме, отвлеку тебя во время состязания в стрельбе.

– Значит, ты знала, что он намерен смошенничать?

– Нет! Клянусь, я не знала, – она опускает глаза. – Но ты мне нравился, Уэс. Правда, нравился. Потому я и расстроилась, когда не смогла завладеть твоим вниманием. И, видимо, когда ты рассказал мне о своих родителях…

– Я показался уже не настолько перспективным? – криво усмехается он.

– Да, – признается она.

– Значит, я тебе никогда не нравился. Тебе нравились свои представления обо мне.

– Когда ты так говоришь, звучит ужасно, – ее глаза наливаются слезами. Благодаря четырем сестрам у него к таким штучкам крепкий иммунитет. Слезы подобного рода порождены желанием получить прощение, а не загладить вину.

– Хочешь уехать – так уезжай. Тебе вовсе незачем дожидаться, когда я тебя увезу, и уж конечно, к чертям Джейме и остальных – они тебе не нужны. Они пробуждают все худшее, что только есть в тебе. – В голосе появляется резкость, о чем он сожалеет. Личный кодекс чести предписывает ему воздерживаться от любых упреков в адрес женщин, которые не приходятся ему сестрами, и он не желает нарушать его теперь, в момент слабости. Глубоко вздохнув, он проводит пятерней по волосам. – Ты поступила жестоко, но теперь это уже не имеет значения. Джейме получил, чего добивался, но не благодаря своим выходкам. Я выхожу из игры.

– Выходишь? Почему?

– Ивлин пожелала, чтобы я покинул ее дом, что я и сделал. Завтра я возвращаюсь в Дануэй.

– А как же Мэгги?

Даже имени ее хватило, чтобы сердце сжалось от безнадежной тоски. Она чуть не выбивает его из колеи.

– А что с ней?

Паузу заполняет болтовня посетителей в баре, звон бокалов, искрящиеся обрывки музыкальных фраз. От этого ему становится невыносимо, мучительно одиноко.

– Прости, Уэс, – говорит Аннетт. – За все. Так или иначе, теперь я знаю, что Джейме вовсе не безобиден. И я хотела бы взять свои поступки обратно или найти какой-нибудь способ загладить вину перед тобой.

Он с трудом удерживается от смеха. Разве может хоть кто-нибудь загладить вину перед ним? Вот если бы она сумела уничтожить гнилое нутро Нового Альбиона, рождающее мерзавцев вроде Джейме Харрингтона, – тогда да, пожалуй. Но она же просто девчонка, которой вообще не придется отвечать за то, что она сделала с ним и с Маргарет.

Впрочем, он незлобив, а она на этот раз, похоже, говорит искренне.

– Я тебя прощаю, – он вздыхает. – В основном потому, что просто хочу спать. Ты не видела, здесь не появлялись недавно четыре женщины и девочка? Шумные? Внешне похожие на меня?

– Да, вообще-то… постой. Это твоя семья?

Уэс умудряется изобразить искреннюю улыбку в ответ на ее встревоженное выражение лица.

– Она самая.

Аннетт выдвигает ящик и начинает рыться в нем.

– В таком случае ты просто обязан разрешить мне оплатить номер. Пожалуйста. Это самое меньшее, что я могу сделать.

– А тебе за это не влетит?

– Должно же мне влететь хоть за что-то, тебе не кажется? – Она сует ему пачку купюр. Так много денег он уже давно не видел. Должно быть, Мад потратила немалую долю своих сбережений, чтобы привезти их сюда, и при этой мысли у него внутри все сжимается: и от чувства вины, и от благодарности.

– Спасибо. Ты даже не представляешь себе, как много это значит.

– Не за что, – она нерешительно улыбается. – Они на втором этаже, в двухсотом номере.

Уэс перебегает через вестибюль, устремляется вверх по лестнице и почти сразу слышит их. Господи, как он сочувствует постояльцам из соседних номеров! Звучный голос Коллин разносится на целую милю, а от заливистого смеха Кристины дрожит на гвозде зеркало в золотой раме, висящее в конце коридора. На свое отражение в нем Уэс не глядит. Ему уже и так жаль себя, и он не нуждается в напоминаниях о том, каким взъерошенным и опустошенным он выглядит, чтобы жалость нахлынула с новой силой. Его тяжелые шаги по натертому до блеска паркетному полу отзываются гулким эхом, он медленно приближается к двухсотому номеру. Стучит, и чуть ли не в ту же секунду дверь распахивается.