Особое чувство собственного ирландства

Поразительно, с какими издевательствами приходится мириться. Люди берутся разговаривать с тобой на темы до того скучные, что краска с дверей осыпается. Стоишь, киваешь, делаешь вид полной увлеченности, поскольку знаешь, что за тобой следит хозяйка.

Еда ни с того ни с сего не похожа на себя. Никто не рвется переспрашивать, а что вот это такое, потому что всем полагается понимать. Маленькие кусочки мяса или рыбы или чего-то еще перечеркнуты сверху крест-накрест чем-то густым и текучим и пришлепнуты к крекеру. Откусываешь разок — и вся конструкция разваливается у тебя в руках.

Часа через три люди начинают уставать от смеха и всего, что произносят другие люди. Комнату охватывает неловкое молчание. Самое время отправиться в уборную и там забаррикадироваться.

Рано или поздно какой-нибудь бузотер предложит «а давайте споем», и всех и каждого за нутро схватит ледяная рука. Кого-нибудь сейчас попросят, и внезапно все вперяют взгляды в пол.

Вечеринка превращается в упражнение на выживание. Петь не желает никто, а потому все принимаются выкрикивать чье-нибудь чужое имя.

Гости подначивают друг дружку с пугающей страстью, потому что лучший способ обороны — нападение. Этот заход на ритуальное унижение именуется «Спой-песенку».

Куда девались жмурки, «прицепи хвост ослику» и милейшее красное желе?

Кристи на крыше

8:30. Проснулся на полу в гостиной… продрог, задубел, как накрахмаленная сорочка, привалившись к бобовому пуфу. Последнее, что смог вспомнить: в полночь слушал расслабляющую аудиокассету. Сработало.

Они прибыли вместе еще до завтрака. Даже легли рядышком на коврик, артелью, клянусь, — счета от «Борд Телекома» и от КЭС. «Вдарим по Пату славными здоровенными счетами». Убрал их с глаз подальше — котику Вербе в корзину, и тот немедля уснул поверх них. Может, если обмазать конверты «Вискасом с тунцом», Верба их ради меня даже съест.

9:10. Телефон зазвонил за завтраком. Не только ошиблись номером — некая очень властная дама потребовала, чтобы я позвал Кристи. Я ей ужасно соврал. Сказал, что Кристи все еще сидит на крыше, а опытная команда психотерапевтов пытается сманить его вниз при помощи тарелок с рисовыми хлопьями и меда. Больше эта женщина сюда звонить не будет.

10:00. Никогда целиком не смогу привыкнуть к мысли, что на работу идти вообще-то не надо. Сегодня было немножко совестно за то, что я поставил кассету с Чаком Берри, налил себе в кружку кофе, снял с пишущей машинки чехол и сказал: «Так, пальчики… Займемся-ка… пришли две квитанции, поэтому полный вперед!»

11:30. Чувствовал себя замечательно. Хорошо взялся за новехонькую радиопостановку про человека, который программирует свой пульт от телевизора так, чтобы поднимать и опускать им платный мост, когда захочется. А еще этот человек может переключать светофоры и встает на Меррион-Гейтс[146], тормозя движение ДАРТ.

12:00, полдень. Изумительно, какие мысли внезапно посещают тебя, если целиком погружен в новую радиопостановку. «Ах-х-х-х-х-х! Сегодня же день мусора, а я совершенно забыл выставить на улицу мешки!» Я и на прошлой неделе забыл. На этом этапе они набродили мне экзотических газов, что с наступлением темноты окутывают сад лучистым сиянием. Завязывать их наглухо я побоялся — еще не хватало, чтобы они рванули и вышибли все окна в северном Дублине.

12:00–13:00. Пообедал. Банановые сэндвичи и кофе. Восхитил троих котов новейшим ароматом. Боже, если вдуматься: Чернушка, Верба и Кыш пируют «Курицей с кроликом», а их хозяин жует банан. Пора навести тут кое-какой порядок.

14:00. Быстро полистал свой дневник. Почти пора начинать рассылать афиши моих поэтических чтений в Мите, Килкенни и Голуэе. Все еще колеблюсь, что мне нравится больше: писать стихи или исполнять их. На прошлой неделе кто-то в Корке сказал мне, что на афишах я похож на Альберта Эйнштейна. Надеюсь, никто не явится ко мне на концерт в надежде с ним познакомиться.

Мама выбросила лимонадное озеро

Не выношу, когда немножко чего-то нельзя добыть. В нашем детстве мама покупала здоровенные бутылки лимонада с сифоном. Нажимаешь — и льется газировка, пузыристая и потрясная. Но всегда оставалось немножко на дне — там, куда не дотягивался сифон. И вот это немножко разлучало нас с покоем. Мы трясли бутылку и накреняли ее, но все без толку. Иногда просиживали перед бутылкой часы напролет и просто глядели на нее. А затем бутылку выбрасывали, а мы сокрушались всем сердцем, наблюдая, как ее увозит мусорный грузовик. По ночам лежали в постели и мучились из-за той чуточки лимонада, что окажется где-то на свалке.