Когда я решительными шагами направился к подъезду, где скакала пигалица Верка, то она почтительно посторонилась, предусмотрительно пнув носком коробку из-под парфюмерии под лавку между жирных опревших Гришкиных ляжек. Я неспешно прошёл по асфальту, стараясь не наступать на меловые линии, отчего моя походка была весьма неровной и, должно быть, выглядела смешной со стороны. Когда я уже закрывал за собой дверь со сломанным кодовым замком, до меня донёсся тихий голос Верки:
– Это Осколок, идёт жаловаться на Кольку.
Я улыбнулся про себя этой кличке. В конце концов, все ведь мы были детьми и так же давали учителям прозвища. Так же меня за глаза ученики называли ещё и Бахусом. Ну и ладно! Бахус так Бахус. Осколок так Осколок.
Я вошёл в полутёмную домину, сложенную из кирпича, дерева и покрытую ржавым листовым железом. Через немытые запаутининные окна кое-где пробивался матовый свет, в лучах которого плавали пылинки. Тут же мне в лицо пахнуло сыростью, кошатиной и духом кислых щей, скорей всего, варившихся на первом этаже. Для начала не плохо. Достоевский бы оценил эти мистические светотени и колоритные запахи.
Дом был старый трёхэтажный со скрипучей лестницей и обширным забарахлённым чердаком с полутрухлявой изъеденными древоточцами стропилами. Когда я поднимался с первого этажа на третий, от каждого моего шага дом, казалось, тяжело вздыхал, только что ещё не охал, как больной ревматизмом, будто мои шаги могли приносить ему нестерпимые страдания. Подойдя к двери № 8, прежде чем позвонить, я взглянул наверх. Оттуда из открытого четырёхугольного чердачного люка на меня с любопытством глядели трое пар кошачьих глаз. Из люка исходил запах пыли, прели и плесени. К люку крепилась металлическая лестница. Довольно соблазнительный объект. А вот плюнуть на всё и забраться на эту лестницу. Слабо? Потом осторожно ступить на дощатый пол чердака и потихоньку начать исследовать его. Наверняка там много чего интересного можно найти. Кроме живых существ, можно обнаружить старые забытые вещи, которые, вполне вероятно, имеют душу. Может, они даже могли бы мне, в качестве исключения, рассказать о своей жизни, как у Андерсена в «Оле Лукойе». Впрочем, хватит фантазировать. Спускайся-ка на землю, мечтатель. А жаль! Как не хочется идти к этим Яшиным. Всё равно ведь… Но как мудро заметил Анатолий Владимирович, пусть учитель будет лучше утопистом, чем пессимистом. Что ж, я не против, буду утопистом! Продолжу славный ряд: Томас Мор, Томмазо Кампанелла… Дионис Оскольников.
Немного помявшись на резиновом коврике и посмотрев на куранты, показывающие 18.29, я, наконец, позвонил в квартиру. Через минуту мне открыл дверь глава семьи, Геннадий Кондратьевич. На нём болтались спортивные штаны с ослабленной резинкой. Брюхатое волосатое тело покрывала майка с логотипом Спартака. Приветствовать ему меня было некогда, ибо он разговаривал по телефону. Включив лампочку в прихожей, и на том спасибо, он только кивнул мне головой с редкими бледно-рыжими волосами, мол, проходи в дом. Я быстро скинул кроссовки и, пошарив глазами по обувной полке в поиске тапочек и не найдя таковых, отправился вслед Яшину старшему в одних носках с дыркой на правом большом пальце.
Пока я здоровался, разувался, шёл по просторному коридору и входил в гостиную, он всё базарил по телефону, как неугомонный.
– Нет, эту хреновину, ну трубу оцинкованную твою, так просто не возьмёшь. А? Я говорю, не возьмёшь простыми электродами. Илюх, ты слушай меня, что надо делать. Кондратыч тебе глупого не скажет. Вари рутиловым электродом мр-3. И снимай цинк до железа. И шов будет ровный. И разрушатся окисные формы железа. А цинк-то какой? Тфу! Наверняка с примесью олова. А что? не было другого? А? Дарёному коню, говоришь… Хотя какой тут нахрен дарёный конь? Скажи ворованный. Ты же, Илюха, цыган ещё тот! Ладно, ладно. А то ещё обидишься. Ты же у нас с принципами. Так, теперь слушай. У тебя сварочный инвертор в наличие имеется? Если нет, то можешь взять у Губанова. Он не откажет…