Остров бабочек

Пока Геннадий Кондратьевич, погрузившись в мягкой диван с закинутой ногой, на которой еле держалась трясущаяся тапочка, трепался по телефону с Илюхой, я, не дождавшись приглашения, сам сел на стул рядом со столом, и занялся разглядыванием уже знакомой мне по нескольким посещениям гостиной. Метраж гостиной был где-то двадцать метров. В центре стоял квадратный неполированный стол с хрустальной вазой посередине, где сохли и пылились несколько веток благовещенских верб. Края стола были подозрительно щербаты. Видимо, хозяин о них открывал колпачки из-под пива или колотил о них воблу. Я подумал, если на сей стол постелить охристой бахромчатой скатертью, да ещё поставить канделябр с горящими свечами, то вполне на нём можно будет раскладывать пасьянс или в окружении благообразных спиритов вызывать, к примеру, дух мадам Блавацкой. По крайней мере, атмосфера гостиной к подобным занятиям располагала. У меня над головой висела люстра, состоящая из каплеобразных деталей. Наверно, такие же застывшие капли видят туристы в карстовых пещерах под Гаграми. По левую руку от меня выпячивалась стенка местного производства. За стеклянными дверцами одной половины лучисто блестел хрусталь и матово тускнел фарфор. За дверцами другой половины стояли новенькие, ни разу нечитанные книги. Всё собрания сочинений, чтобы цветовая гамма не очень пестрела. По правую руку стоял диван с развалившемся на нём хозяином дома. За диваном во всю стену висел ковёр с витиеватыми орнаментами – бессонный труд туркменских мастериц. Несколько картину портили дверь и окна, выходящие на балкон, где сохло бельё, в том числе синие безразмерные сатиновые трусы главы семейства. Я посмотрел вниз. По полу из мягкого линолеума полз паучишка. Это ещё не самый худший вариант комнатной фауны. Я уже начинал уставать от напряжения, которое, непременно, должно было возникнуть в течение нашей беседы, а Геннадий Кондратьевич всё трепался и трепался по «дебильнику», словно я был мимолётным виденьем,

чуть ли не гением чистой красоты

, который может пригрезиться только с бодуна. Теперь с чисто хозяйственных проблем Яшин старший перекинулся на намечающуюся рыбалку.

– Нахер тебе удочки, эстет паршивый? Берём бредни и всё. Соответственно, жрачку, пять пузырей. Считай, каждому на рыло. Жора, Келдыш, Тунгус и мы. Так давай заканчивать. Тут меня человек ждёт. И денег не оберёшься с этой сотовой связью. Завтра поговорим на работе.

Геннадий Кондратьевич выключил телефон и бросил его в угол дивана.

– Так, – наконец, обратился он ко мне. – Вы пришли насчёт Кольки? Фу ты! Что ж я задаю глупый вопрос? Мы же об этом предварительно по мобильнику обсудили.

Он немного замялся. Теперь он не казался бодрячком. Его опущенные в углах глаза выражали усталость. Глянув почему-то враждебно на меня, он, ничего не сказав, встал с дивана и направился в соседнюю комнату. Открытые двери позволили мне по характерным неестественным возгласам понять, что там смотрят какой-то сериал, продукт чудовищной мутации: бразильское и мексиканское мыло, шедшее на экранах страны несколько лет, не могло не оставить в душах соотечественников неизгладимый пряный осадок, который заставлял теперь видеть в славянских типажах что-то смугло-экзотическое, в берёзовых рощах – что-то джунглеподобное, а в особняках с Рублёвки – что-то типа убогих тростниковых фазенд. Страстной почитательницей этих шедевров являлась супруга Геннадия Кондратьевича, Раиса Александровна. Видимо, трудно было оторвать жену от перипетий бандитско-любовного сюжета, так как минут пять между супругами была ожесточённая перепалка. Наконец, Раиса Александровна сдалась, но в её голосе я услышал истерические нотки. «Главней всего погода в доме», как пела обворожительная Лариса Долина. Какая же погода, чёрт возьми, в этом доме? Какая бы погода не была, мне здесь ничего хорошего не сулило. А значит, миссия моя могла потерпеть полное фиаско. Телевизор заглохнул. Послышались шаги. Я внутренне содрогнулся. Надо было перед походом к Яшиным принять валерьянки, что ли. Иногда у меня бывают странные фантазии. На этот раз на мгновение мне почудилось, что ко мне идут вампиры, чтобы высосать из меня всю до последней капли кровь, или врачи, которые собирались забрать у меня здоровые органы для дышащего на ладан олигарха. От нервного напряжения, я повернулся на стуле к дивану, точнее, к ковру, вытканный туркменскими мастерицами, чтобы взглядом окунуться в его узорную мандалу. А тут ещё, барабаня пальцами левой руки, я, надув щёки, протрубил марш из увертюры к «Вильгельму Теллю» Россини, но сразу же его оборвал, когда в гостиную вошла, как разъярённая фурия, Раиса Александровна, а следом за ней взмыленный, ещё больше опустивший углы глаз Геннадий Кондратьевич. Этот марш, впрочем, мог бы приподнять им обоим немного настроения.