От Орла до Новороссийска

Оба были старыми добровольцами и приятелями, вместе воевали уже два года.

– Грабиловку разводить нельзя, приказ командира слышал, а в котле варим «шрапнель» (так солдаты называли перловую крупу), а вас, бугаев, разве ей накормишь?

– Вот я к тебе по этому самому делу и пришел потолковать. Выйдем из хаты, а то тут это «местное население», которое обижать нельзя, кругом лазит.

– Отстань! – упрямо повторил фельдфебель.

– Выйдем поговорим, имею блестящий проект, – продолжал настойчиво юнкер.

Зная «гениальность» Белоусова по части раздобывания провианта и находясь перед неразрешимой задачей, фельдфебель надел молча шинель, пояс с кобурой револьвера, папаху, которой он сразу достал до потолка, и, низко нагибаясь у притолоки, вышел вслед за юнкером.

День был солнечный. Снег уже совсем сошел, и посередине улицы была черная сочная грязь, если не по колена, то, во всяком случае, по щиколотку. Две громадных свиньи с негромким похрюкиванием переходили медленно с одной стороны улицы на другую. Дойдя до большой лужи, они погрузились почти целиком в жидкое месиво, и одна из них улеглась, получая, очевидно, полное наслаждение.

– Идем в парк (место, где стоят орудия), – предложил Белоусов.

Вдоль плетней были проложены местами бревна, местами доски, а кое-где настланы мостки. Балансируя по погружавшимся в грязную воду бревнам, они шли один за другим.

– Видишь, – продолжал юнкер, – перед тобой задача: точно выполнить приказание начальства и наполнить едой котел. Знаешь, какой приказ отдан дежурным и дневальным по коновязи и парку? Стрелять ночью после предупреждения в каждого, кто приблизится к коням или орудиям. У легкой батареи увели пять коней. Опасаются саботажа и подосланных большевиками людей. Да и эти «зеленые» (отряды, пополнявшиеся дезертирами Белой и Красной армий, нападавшими как на тех, так и на других) пошаливают.

– Знаю это.

– Ты фельдфебель боевой части, хоть и не командир батареи и не старший офицер, но все же начальство. Прикажи дневальным, если какой-нибудь кабан приблизится к орудиям или коновязи, чтобы солдат его три раза окликнул. Свинтус, конечно, и ухом не поведет, тогда пусть стреляет ему прямо за ухо. Покойника мы мигом отправим в котел. Приказание начальства будет выполнено точно – охрана парка и коновязи на высоте, а вопрос с провизией наладится. Если будут утром жалобы, объясним бестолковостью дневального, а «местному населению» заплатим сколько они потребуют, ведь так они не хотят принимать денег.

Фельдфебель несколько колебался. Но потом решил идти на компромисс:

– Ладно, вали, только смотри, чтобы кабанов больше чем нужно не накрошили. Одного в котел, другого с собой, и баста. И больше чтобы кабанов не окликали!

– Слушаюсь! – вытянулся с подчеркнутым усердием Белоусов.

На другой день с утра кухня дымила и батарейцы ели обильный обед. Второй кабан лежал осмоленный, прикрытый соломой на подводе. Хозяева свиней вообще не появлялись, и никаких жалоб не поступало. В станичное управление артельщик отнес деньги, но там никого не нашел, кроме сторожа. Оставил ему деньги и написал записку следующего содержания: «За двух кабанов, ворвавшихся ночью в расположение батареи и убитых дневальными, рублей столько-то».

Командир нахмурил брови, когда ему принесли пробу, и спросил, откуда мясо. Дежурный доложил, что ночью дневальный, выполняя приказ, чтобы никто не приближался к парку, по ошибке застрелил кабана, а что деньги уже отнесены в станичное управление. Случай с кабанами, угрожавшими в лунную ночь безопасности Дроздовской батареи, был исчерпан. Но впереди предстоял еще инцидент.

На следующий день было назначено выступление дальше. При выходе из станицы начальство решило устроить смотр отдохнувшим частям. Группа начальства расположилась на холмике. Дорога тут, за станицей, уже просохла. Выделялась на холме фигура полковника Туркула. Был, кажется, и начальник штаба дивизии. Пехота, рота за ротой, проходила мимо холма, с которого слышались приветствия начальства. Следовала пауза, и, дружно «печатая», под левую ногу отвечала проходившая рота.

Командир батареи – полковник Соловьев – отличался всегда тем, что умел, как говорили, «показать товар лицом». На всякого рода смотрах он, действительно, был артистом. Не доезжая до начальства, он остановил батарею так, чтобы получился интервал с пехотой. Когда пространство, отделявшее нас от пехоты, было значительно, то, выехав на своем вороном англо-кабардинце вперед, он обнажил шашку и подал команду:

– Рысью марш!

Не доезжая до кургана, перешел в короткий галоп, грациозным движением вскинул шашку и отчетливо и резко скомандовал:

– Батарея смирно! Равнение направо! – и опустил клинок.

Люди замерли на передках орудий и ящиков, головы повернулись в сторону группы начальства.

– Здорово, молодцы-артиллеристы! – поздоровался Туркул зычным голосом.

Наступила пауза. Слышен был только топот коней и шум идущей батареи. Теперь одним выдохом должно было последовать отчетливо и дружно:

– Здравия желаем, господин полковник!