От Орла до Новороссийска

Но вдруг высокие ноты поросячьего визга неожиданно резко ворвались и нарушили торжественность минуты. Визг возрастал и переплетался с нестройным ответом батареи. Когда ответ уже замолк, визг, все более и более захлебываясь, дрожал в воздухе и доносился до кургана с начальством. Командир батареи поскакал к холму. Его встретил смех.

Фельдфебель, ехавший верхом сзади батареи, дал шпоры коню и поравнялся с третьим орудием.

– Черти! – прошипел он.

– Приблудился, господин фельдфебель, – извиняющимся голосом проговорил один из номеров.

В это время командир тоже уже подъехал к ним.

– Что это за безобразие опять в третьем орудии? – сурово обратился он к фельдфебелю.

– Поросенок в мешке у них оказался, господин полковник.

– Без вас знаю, что поросенок. Три наряда вне очереди виновному, и чтобы это было в последний раз! – Он погрозил в сторону злополучного орудия и поехал в голову батареи.

– Хоть бы придушили его, – ворчал фельдфебель.

– Да не успели, – объяснял один из номеров. – Приблудился, когда из станицы выходили. Мы его в мешок, чтобы под запряжками не путался. Сначала молчал. А как перешли в карьер, его растрясло и подал голос, как раз как начальство поздоровалось.

– На всю дивизию осрамили! Шляпы! – в сердцах проговорил фельдфебель, отъезжая от орудия.

Этот случай произошел в одной из станиц: Брюховецкой, Полтавской или Новостеблиевской, но в какой именно, автор не помнит, так как записей и дневника не вел. Было это по пути от Азова к станице Крымской, при отходе Дроздовской дивизии в арьергарде 1-го Добровольческого корпуса, в феврале – марте 1920 года.

Новороссийский разгром

Выступив из станицы Крымской, наша батарея, приданная 3-му Дроздовскому полку полковника Манштейна, шла в колонне пехоты по направлению к станице Неберджайской. Шли мы в арьергарде дивизии, и задачей нашей было прикрывать посадку на суда 1-го Добровольческого корпуса генерала Кутепова, который с марковцами уже находился в Новороссийске.

Это были те мрачные дни марта двадцатого года, когда неудачи на фронте уже отражались сильно на духе армии. Рос антагонизм между добровольческими частями и казачьими. Ползли слухи, что генерал Антон Иванович Деникин сложил с себя командование Вооруженными силами Юга России, что якобы отдан приказ о том, что желающие могут оставить ряды армии. Случаи дезертирства участились. Я не могу дать точную картину арьергардных боев, так как обстановка была неясна для меня, но не вполне уверен, что она была ясна и для нашего ближайшего командования.

По дороге запомнились мне отходившие конные казачьи части, которые мы пропускали вперед. Кавказцы в длинных черных бурках. Калмыки целыми семьями. На кибитках, запряженных верблюдами, женщины с яркими монистами на шее, с детьми и со скарбом. Все это поспешно уходило в горы, напоминая переселение кочевых народов во времена монгольских нашествий на Русь. А вслед за нами уже наседали разъезды первой конной армии Буденного.

Дорога начинала постепенно подниматься; еще невысокие, поросшие лесом и густым кустарником горы, повышаясь, тянулись в направлении высоких голубых вершин, видневшихся на горизонте, на юге. Неожиданно из леса с соседней горы начался винтовочный обстрел. Говорили, что это были «зеленые». «Зеленые» или красные – разобрать тогда было довольно трудно. Снялись с передков. Окатили несколькими орудийными очередями поросшие кустарниками холмы, откуда шла стрельба, немного успокоили нападавших и пошли дальше.

Под Неберджайской началось уже настоящее сражение. Тут бой шел с регулярными красными войсками, снабженными артиллерией. Наша пехота перешла в контрнаступление. Мы меняли прицел, уменьшали трубку шрапнели, в общем, все, как полагается, ничем не отличалось от обычного боя. Снаряды были на исходе. О пополнении их тут не могло быть и речи. Справа, где-то впереди, по направлению к Новороссийску, глухо ухали орудия. Предполагали, что это наши отходящие бронепоезда ведут бой под станцией Тоннельная.

Вдруг произошло что-то совершенно неожиданное. От командира батареи прискакал разведчик с приказом немедленно отвести батарею, сбросить орудия и ящики в пропасть и спасать людей, посадив номеров на уносных коней, через горный перевал прямо на Новороссийск. В дальнейшем выяснилось, что корниловцами оставлена Тоннельная и мы стояли перед неизбежным окружением.

Было похоже на какой-то кошмар. Осколком снаряда красных, уже отходивших под нашим контрударом, был тяжело ранен младший офицер 2-го взвода штабс-капитан Поздняк. Это был очень милый, маловоинственный человек, лесничий по образованию, родом из Глухова. Осколком ему сорвало нижнюю половину лица. Повязка сейчас же намокла кровью. Было проблематично, что он мог быть живым довезен до Новороссийска. Раненый уже не мог говорить и жестами просил его застрелить. Командир приказал это сделать. Из своих батарейцев ни у кого не хватало духу, все мялись. Мне не к месту вспомнилась фотография его маленькой дочурки, которую он мне накануне показал. Подошел пехотный офицер и дострелил его в голову сзади.