От Орла до Новороссийска

Дальше помню все довольно смутно. Грохот столкнутых в пропасть орудий и ящиков, невнятное мычание раненого Поздняка – все как-то слилось в памяти. Сидя на коне и обернувшись к ехавшему рядом Прокопову, я спросил:

– А что же наша пехота?

– Уйдут в горы – кто сможет, да и нам придется туда же.

Потом скачка по каменистой вьющейся дороге. Наши артиллеристы вперемежку с какими-то частями горцев в бурках. В некоторых местах дорога суживалась до тропы, где трем коням нельзя было пройти рядом. Справа обрыв. Не слышно даже звука падающих туда из-под копыт камней. Помню, что попридержал своего Вороного, протиснулся ближе к отвесной скале, стеной поднимавшейся слева. И делал это не думая, как-то инстинктивно. А общий поток все время безостановочно шел дальше.

Ночной двухчасовой привал около костра вместе с какими-то мрачными горцами, перекидывающимися между собой на своем гортанном наречии. Снова в горы, все выше и выше, в белесоватой мгле густого тумана облаков. Потом начался спуск. Белая пелена тумана разорвалась, и далеко внизу – залитое ярким солнцем, сверкающее синее море. Маленькие полоски молов и словно игрушечный корабль около одного из них. Почти отвесно под нами пламя пожара и дым – горели новороссийские склады в порту. Долгий спуск. Около порта какая-то конница – очевидно, кубанцы. Идут в сравнительном порядке. Не направляются в порт, а все дальше на юг вдоль берега. В порту вижу нашего разведчика. Кричит:

– Наши грузятся!

Через головы с шумом летят тяжелые снаряды. Стреляют с моря. Направляюсь к молам. Это не так просто. Тысячи расседланных и оседланных коней толкутся и бродят у пристани во всех направлениях. Пробиваюсь с конем через всю эту массу. Колючая проволока, пулемет и пехотный караул – кажется, корниловцы.

С конем дальше нельзя – не пускают. Слезаю, поднимаю седло, треплю на прощание Вороного. Сзади напирают всадники. Тащу седло. Опять застава. Какой-то пехотный офицер с повязкой на голове кричит:

– Дроздовец, бросай седло, клади сюда!

Вижу, лежит уже куча седел. Бросаю на кучу. Теперь потеряно все: орудие, конь, седло, остался только наган.

Боковой мол. Сплошная толпа. Малиновые фуражки – наши дрозды. Транспорт кажется теперь громадным. Это – «Екатеринодар», Российского Добровольного флота, сверху казался он таким маленьким. Сажени на две-три возвышается борт над уровнем мола. Транспорт тихо покачивается, и темная полоса воды между ним и молом то увеличивается, то уменьшается. На сходни не пропускают. Около них толпа. Продираюсь по молу дальше и смотрю на палубу.

– Гляди! Наш фейерверкер здесь, – слышу голос почти над головой.

Вижу трех ребят нашей батареи, лежащих на крыше автомобиля, стоящего над самым бортом на палубе. Когда корабль наклоняется к молу, они оказываются буквально над моей головой. Привязали себя к канатам.

– У нас тут есть лямки, мы тебя сейчас втащим, – кричит Болотов.

Через минуту конец лямки у меня в руках. Пропускаю всю руку в кожаную петлю лямки.

– Тяни, ребята!

Еще две-три минуты висения и качания между молом и бортом транспорта, и шесть сильных рук втаскивают меня на брезентовую крышу автомобиля.

– Ради Бога! Не ворочайтесь там! – слышу женский голос из грузовика. – Крышу провалите!

– Не беспокойтесь, сестра, – наклонившись, не без галантности говорит Болотов. – Мы сейчас и его привяжем к канатам и не будем шевелиться.

– Видишь, там тяжело раненные и с ними сестра – беспокоится, что мы раздавим крышу.

Прикрепляю себя к канату так, чтобы всем весом не давить на брезентную крышу.

На молу сцены из Дантова ада. Люди безумеют и рвутся к сходням. Руки сжимают винтовки. В это время к сходням направляются с носилками – несут раненых.

На мостике командир 1-го полка полковник Туркул. Что-то кричит, но не слышно. Сходит с мостика, проталкивается к сходням, с ним несколько офицеров 1-го полка. На палубе, где не было упасть яблоку, образовывается как-то место для прохода. Узнаю медное лицо Петерса, вижу и нашего командира батареи без фуражки. Туркул на сходнях. Спускается на берег. Отстегивает свой маузер и с маху бьет деревянной кобурой по голове какого-то совершенно обезумевшего пехотного офицера, который лезет на сходни. Отдельные «французские» выражения Туркула достигают нашего слуха.

– Ишь ты, как загибает! – одобрительно замечает лежащий рядом со мной солдат.

После того как Туркул и группа командиров сошла на мол, там водворилось спокойствие. Санитары по сходням вносят раненых. Погрузка продолжается в порядке. Мол понемногу пустеет. Туркул с офицерами возвращается на транспорт. Транспорт отшвартовывается. Все также равномерно, через определенные промежутки времени, шумят над головой снаряды английского дредноута «Император Индии». Доносится звук разрыва где-то в горах, а потом с другой стороны долетают звуки выстрелов с дредноута.

– В кого он стреляет? – философствует Болотов. – Ведь ни черта, наверно, не видит!

– Дух нам поддерживает, – объясняет солдат, лежащий около меня.

– Какой там дух – орудия потеряли, коней потеряли, а где наш третий полк? – печально говорит другой.