От руин Карфагена до вершин Атласа

А как работают столяры и краснодеревщики! В занятом их мастерскими проулке не найдешь ни одного человека, праздно глазеющего на посетителей. Все работают, кто рубанком, кто небольшим топориком, кто пилой. Запах свежих опилок и напряженно склонившиеся спины — вот что остается в памяти после посещения их небольшого квартала в медине.

Не буду перечислять всех, кого видел в медине Марракеша в их обычный трудовой день. И хотя принято считать, что лишь современное производство вредно для здоровья человека, вряд ли красильщик, вдыхающий тяжелые испарения приготовляемых им же красок, живет лучше рабочего-химика, а ткач, слепнущий в полутемной мастерской, более счастлив, нежели его коллега на современном предприятии.

Но есть здесь, конечно, и своя элита. Это — ювелиры, производители разных сувениров для туристов, роскошных бабушей (туфель без задников), парчовых платьев и кафтанов. Есть и представители почти умственного труда. Здесь, в частности, обычное зрелище представляют собой усатый портной в тюрбане, пользующийся старой швейной машиной «Зингер», хмурый писарь в феске, стучащий на пишущей машинке, пожилой гравер в очках без оправы, неспешно и умело выводящий на серебре изящный геометрический или растительный узор.

Однако медина старается на каждом шагу удивить чем-то необычным. На одном из перекрестков «кисарийи» Латауи, который взял на себя обязанности моего добровольного гида по медине, вдруг останавливается и бросается пожимать руку высокому седому человеку явно европейской внешности, но в сугубо марокканском костюме — полосатой кашабе (кафтане) и островерхой белой шапочке. Они долго разговаривают на местном диалекте, как старые друзья. Потом Латауи рассказывает мне: «Это — голландец Флинт, который живет в Марракеше более 30 лет. Приехал сюда в свое время как преподаватель английского языка, и так ему здесь понравилось, что без Марракеша он уже не может жить. Вышел на пенсию и занялся мелкой торговлей. Но главная его страсть — марокканские ремесла. Он большой их знаток и ценитель, а также исследователь. Опубликовал ряд статей о ремеслах Марокко, в том числе у себя на родине. Но в Голландию даже не ездит, хотя здесь он одинок и не обзавелся семьей. Любовь к Марракешу заполняет всю его жизнь».

Услышав такую редкую в наши дни историю, уже по-другому читаешь во французском путеводителе по Марокко, что марокканские города имеют свой характер и что если, к примеру, Фес интересен своими секретами и таинственностью, то Марракеш «соблазняет с первого взгляда», представляясь «безумным, поэтичным», «женственным, цветастым», полным «слухов, песен, криков, напевных молебствий и долгих споров». Не знаю, как насчет женственности, но что касается песен, криков, споров и вообще всякого шума, то их в медине Марракеша более чем достаточно. Только за два часа пребывания в медине мы трижды были свидетелями различных инцидентов: то полицейский задержал вора, то разнимал дерущихся из-за платка женщин, то целая толпа, прочно заблокировав узкую улочку, ожесточенно спорила по неизвестному поводу, доходя чуть ли не до драки, при этом кто-то плакал, кто-то призывал аллаха в свидетели, кто-то рвал на себе одежду.

Покидая торговые кварталы медины, мы вышли на расположенную в центре старого города знаменитую площадь Джамаа аль-Фна (Собрание усопших), где в былые времена выставляли головы казненных. Ныне она служит главным образом целям привлечения иностранных туристов и поэтому каждый вечер становится как бы сценой своеобразного карнавала актеров, акробатов, борцов, циркачей, дрессировщиков, сказочников, жонглеров. Но мы попали сюда при свете солнца и убедились, что Джамаа аль-Фна, оказывается, и днем ухитряется жить почти ночной жизнью. Конечно, сейчас здесь туристы (главным образом немцы) не толпятся, не заполняют открытые веранды ближайших кафе, а бродят небольшими группами или поодиночке. Но пожилые гадалки, сидящие прямо на земле, так же как и вечером, почти по-цыгански протягивают вам колоду карт, предлагая угадать вашу дальнейшую жизнь. Сказочники и рассказчики также собирают вокруг себя молодежь и просто любопытных. Толпа слушает старинные предания и легенды с тем же почтительным вниманием, как и много веков назад, когда бродячий поэт или сказитель в одном лице воплощал все то, чем являются для нас сегодня театр, кино, радио, телевидение и пресса. Многие торговцы и приказчики, которым надоело часами зря торчать у себя в лавке, выходят на Джамаа аль-Фна поглазеть на силачей и плясунов, разминающихся для вечернего представления, на фокусников, охотно демонстрирующих свое искусство в любое время суток. Речитативы слепых повествователей, аккомпанирующих себе на ребабе (своего рода скрипке), выкрики внезапно пустившихся в пляс танцоров, комментарии туристов, доносящиеся из соседних торговых рядов препирательства, перекрывающий все звуки гортанный призыв муэдзина — все сливается в пестрый гул, своего рода шумовой фон, постоянно присущий Джамаа аль-Фна.