От Северского Донца до Одера

Я не стану описывать все долгие пять лет моего заключения, а изложу только некоторые значительные события, по тем или иным причинам отложившиеся в моей памяти – и не обязательно из-за их драматизма. Надеюсь, таким образом мне удастся передать ощущение атмосферы, окружавшей нас. С другой стороны, справедливо, что охотнее запоминаются только лучшие моменты, разумеется, если таковые имелись, если вам 20 лет и вы сидите в тюрьме.

Когда тюремный фургон из Дампреми высаживает меня перед входом в тюрьму Форе, день уже на исходе. Хотя вполне можно было подумать, что уже ночь, поскольку в коридорах темно.

После обязательных формальностей в канцелярии я попадаю в «централ», под лязг ключей и отпираемых и запираемых за мной решеток. «Централ» – это своего рода круглый зал, где сходятся все крылья здания тюрьмы, тоже перекрытые тяжелыми решетками. Миновав еще один ряд решетчатых перекрытий, я предстаю перед канцелярией крыла «Б».

И если лязг ключей и отпираемых и запираемых решеток звучит столь оглушающе, то это потому, что тишина здесь царит такая, что ее можно резать ножом, а скудный свет крошечных ламп, висящих высоко под сводом, не в состоянии рассеять это впечатление. Все вокруг серое и черное, без малейших оттенков, а тишина здесь как в склепе!

Ко мне подходит человек в серой парусиновой одежде. Мы тут же узнаем друг друга. Это Пьер О., мой давний надежный друг. Ему тридцать пять, он высокий и крепкий, уравновешенный и всегда спокойный. Потомок русских белогвардейцев, он проживал в соседней с моей коммуне. Вот почему перед вступлением в легион мы попали в одну секцию Боевых подразделений. Мы были знакомы с самого основания Formations de Combat и оказались в одном контингенте при отправке на Восточный фронт, однако его эвакуировали по состоянию здоровья во время нашего выдвижения на фронт в 1942 году.

Мы обмениваемся парой слов вполголоса, поскольку абсолютная тишина просто вынуждает говорить тихо. Он дает мне котелок и черпаком наполняет его до краев очень густым супом из огромного бидона, что стоит перед канцелярией. Потом советует мне побыстрее прикончить его, чтобы можно было наполнить котелок еще раз. Пьер ждет и наблюдает, как я ем. Мой желудок не в состоянии поверить своему счастью! Давненько я не получал подобного удовольствия.

Затем я опорожняю второй котелок. Пьер успевает наполнить его снова, еще до того, как надзиратель отводит меня в камеру 198Б на втором этаже, куда я вхожу с котелком в руках, уже остывшим, зато полным. Я тут же делюсь его содержимым с двумя изголодавшимися молодыми людьми и одним постарше, но не менее голодным. Мне повезло, говорят они, получить суп со дна бидона, потому что когда он перемешан, то это лишь слабое подобие того, что налили мне!

С моим прибытием нас в камере становится восемь человек! Это одиночка размером 3,5 на 2 или 2,2 метра!!! 7,70 квадратного метра, почти восемь. Что составляет по 0,96 квадратного метра на человека.

Мои товарищи по несчастью представляют собой очень пеструю компанию. Вальтер Д., политический заключенный из организации «Друзья Великого Германского рейха». Ветеран войск, оккупировавших Рейнскую область, он тогда женился на немке. Как и остальные в тот период, он очень быстро сдружился с местными немцами. Долгое время он был близок с другим бельгийцем, Максом В., женившимся при тех же обстоятельствах и теперь находившимся в соседней камере. Пожалуй, в будущем бельгийской армии следует избегать размещения в странах отличных от ее собственной! Хотя говорить об этом уже поздно, поскольку после Второй мировой войны, как в последнее время неоднократно заявлялось по RTBf, бельгийскому телевидению, не так уж мало солдат наших оккупационных войск остается в Германии. Солдат, женившихся на немках, чьи дети учились в немецких школах. Женившись на немецких гражданках, они больше не питали привязанностей в Бельгии.

Другой сокамерник, голландец Пьет П., оказался «экономическим» коллаборационистом. Как и большинство ему подобных, сотрудничавших с немцами лишь с целью получения прибыли, он будет очень быстро освобожден и восстановлен в правах. И вернет свое доброе имя тогда же, как и свои капиталы, после некоторых финансовых издержек, или, проще говоря, заплатив комиссионные в пользу Бельгийского государства. Некоторые экономические коллаборационисты сотрудничали с немцами по политическим убеждениям, и они, по большей части, намного дольше задержались в тюрьме. У Пьета же никогда не было никаких политических убеждений, и он никогда никого не поддерживал, кроме официальных политиков.

С., бывший семинарист, многократно награжденный ветеран войны 1914–1918 годов, беспощадно клянет все, что в той или иной мере касается церкви. Для всех помпезных литургий он подобрал собственные слова и при каждом удобном случае распевает их нам! Он тоже политический заключенный.