От слов к телу

Чтоб мужики сызмальстваЗабыли про вино,Пришел приказ начальстваУстраивать кино.Избушка, как коробка,И вдоль стены — экран.Перед экраном робкоСидит мужик Демьян.А на экране четкоПроходят чередой —Шикарная кокоткаИ купчик молодой.Бежал за ней молодчик,Не чувствуя удил,Но сахарозаводчикЕго опередил.

В отдельном кабинетеНашли они приют.Забывши все на свете,Целуются и пьют.Но тут переодетыйВорвался к ним купец:«Так вот, подлюка, где ты,Пришел тебе конец!Убью из револьвераИ волю дам ножу.Тебя и кавалераНа месте уложу!»Стрелял, как пушка Круппа,Нанес полсотни ран, —И два холодных трупаУпали на диван.Купец потряс бородкой,

Потом графинчик — хвать,И тут же начал водкойУбийство запивать…Демьянушку-беднягуВзяла тоска, и онВ харчевню задал тягуИ сел за самогон[702].

А вот пример отмежевания — у Александра Грина в «Военной хронике»:

Тит Пестов идет к «Иллюзиону»;Тит Пестов читает у ворот:«Монопольно!! Дивно!! Для сезонуБоевая хроника идет!!»Мрачный тип, с пером павлиньим в шапке,Отворяет, коченея, дверь,И Пестов у кассы зрит на папке,Как стрелка когтит индийский зверь.

Тут же надпись: «Тридцать две копейкиТретье место». Тит Пестов умен,У него придуманы лазейкиНадувать театр «Иллюзион».Медленно передвигая чреслаИ сопя солидно в воротник,На пустые он садится кресла,Благо дремлет билетер-старик.И за тридцать две копейки потных,Из господских, из рублевых мест,Зрит Пестов страдальцев благородныхИ войны неизгладимый крест.Перед ним, на «зеркальном» экране,Жертвенно проносятся войска;Батареи видит он на Сане,На Калэ — алжирского стрелка;И отряды мучеников Льежа,

Средь развалин, холодно горды,К новой смерти движутся…— «А где жа, —Говорит Пестов, — таи форты?!Уж Пате бы я наклал взашею;Эко диво — воинский поход!Ты мне эту самую траншеюПокажи, да в деле — пулемет!Как хозяин от стыда не лопнет?!Надувать честнеющих людей!..Ежли бомбой по окопу хлопнет —Приведу, пожалуй, и детей…»Так у трупа, в сумерках сраженья,К тайне крови хищностью влеком,Кровь бойца, забывшую движенье,Лижет пес кровавым языком[703].

С Грином перекликается другой «сатириконец», охотник за «двуногими без перьев» — Василий Князев: