Отец смотрит на запад

Жанока нахмурилась, но без колебаний сдернула сандалик и, сняв носок, протянула его Рстушке. Та быстро запихнула его в дырку с мелким мышонком и двумя руками поставила кирпич на бок. Он стал похож на игрушечный домик, из окон которого торчали оскаленные мордочки.

– Тук-тук, кто в тереме живет? – засмеялась Рстушка.

– Мышка-норушка! – ответила Жанока и как будто опомнилась. – А носок-то мой?

– Ой, скажи, что потеряла. Он все равно провоняет. И руками лучше этих, – Рст указала на уродливые мордочки, – не трогай, неделю потом руки не отмыть.

– У Аманбеке вечно что-то воняет! Мне мама вообще не разрешает здесь ничего трогать, – заявила Жанока, не спуская глаз с мертвого теремка.

– А ты знаешь почему?

– Почему?

– Это из-за мертвого мальчика. Ты же слышала его песенки?

– Ну, слышала. Он глупости про маму мою пел.

– Да ладно? А что пел?

– Не скажу. Это вообще-то секрет!

– Ну и ладно, я тогда тоже не скажу. – Рстушка сделала вид, что обиделась.

Жанока замолчала и принялась процеживать землю рядом с кирпичом сквозь пальцы.

– Ладно, ты знаешь, где похоронили-то пацана этого? – шепотом спросила Рстушка.

– На кладбище. Мама моя вроде была на похоронах.

– Да конечно! А ты и уши развесила! В огороде его закопали.

– Да врешь!

– Клянусь сердцем пророка! Здесь его и похоронили. Отсюда и вонь, и продукты отравленные.

– Но колбаса-то не отравленная! – возразила Жанока.

Рстушка закатила глаза:

– Ну так колбаса и не на огороде растет! А все, что из этой земли проросло, – все отравленное.

– А ведь я здесь ела пару раз яблоки… Мертвые яблоки.

– И как? Болел живот?

– Еще как! – ответила Жанока и погладила рукой живот. На одежде остались следы земли. – Два дня есть ничего не могла. Больше никогда не буду ничего здесь есть!

– Клянись! – хитро воскликнула Рстушка.

– Клянусь, – твердо заявила Жанока.

– Эй, бездельницы! Где вы? – крикнула Аманбеке во дворе. – Маленькие нахлебницы, а ну выходите!

Хозяйство приходило в упадок. Это расстраивало Аманбеке. Некогда хороший дом безнадежно хирел. Подгнивал забор. Покосилась сарайка с беременной коровой. Бурая боялась Тулина. Будто почуяв от него запах коровьей гибели, она начинала по-звериному выть, бодаться подпиленными рогами и лягаться. Аманбеке жалела корову и сама выгоняла ее по утрам в стадо и встречала вечерами. Зарастал сорняками огород. Двор и даже ржавые мужнины «жигули», добитые Тулином, который так и не научился водить, зарастали травой. Аманбеке пригрозила кулаком девчонкам, которые выбежали из-за кустов.

– Вы где были, кукушки?

– Какали, – опередила Жанока Рстушку. – В огороде. Но мы закопали все.

– Не кукушки, а срушки, значит. А чего не в туалете?

– Там страшно, – тихо ответила Жанока.

– Да и полный он, аже, – виновато сказала Рстушка.

Аманбеке посмотрела на темневшую в задней части двора покосившуюся будку. Тулин, как всегда, не закрыл за собой дверь, и сейчас она жалобно поскрипывала на ветру, будто выпроваживая малахитовых мух. Аманбеке ухмыльнулась. Ее не пугали ни черная дыра, ни отсыревшие грязно-серые доски с большими щелями, ни зловоние. Но вдруг она задумалась, что ее могла бы осудить потенциальная новоиспеченная сноха.

Нет, она не позволит богатой невестке смотреть на нее свысока.

– Ты куда, аже? – прокричала Рст в спину Аманбеке.

– Искать рабочих, кто нашу сральню откачает, – не оглядываясь, ответила Аманбеке. – Чтобы к моему приходу подмели двор. Может, хоть какая-то польза от вас будет.

Аманбеке вышла со двора и слегка улыбнулась. Дома она сдерживалась, чтобы не показывать Тулину и щербатым девчонкам, что в глубине души одобряет поступок сына. Она, конечно, понимала, что он не ровня той самой Айнагуль, но тут же обнадеживала себя, мол, чем черт не шутит.

Мысленно она уже шила свадебный наряд, покупала украшения, следила, как преображается ее дом, выбирала имя для внука и, главное, давала указания снохе. И только абрикосовые косточки омрачали ее фантазии. Они предсказывали одновременно свадьбу и похороны.

Айнагуль укачивала сына на руках. Плохо спавший ночью, он вцепился рано прорезавшимися зубами в материнскую грудь и беспокойно чмокал. Айнагуль всматривалась в его личико и видела маленькую копию себя. В чепчике, с шелковой тенью от ресниц на белых щечках, он походил на девочку. Казалось, он совсем не похож на своего отца.