Отъявленные благодетели

Кажется, я сделал несколько шагов в сторону двери со спущенными до икр штанами. Ёбарь-пингвин. В чувство меня привел Верин заливистый смех. Нет, смех надел на меня штаны, а в чувство я пришел уже в машине, смачно отхлебнув из фляжки Фанагории. Вера собралась быстро, потому что ей и собирать-то было нечего. На заднее сидение она не села, Севу с переднего турнула. Это чтобы со мной не ехать. Гордая. Люблю таких. Да, по-детски гордая, неуклюже, но зато искренне, мы ведь все такие, в сущности, дети. Опыт, он на тебя только наматывается, наслаивается, как грязь на колесо, а колесо остается все тем же со дня изготовления и до тех пор, пока его бомжи на свалке не сожгут, чтобы обогреть заскорузлые руки. Я бы хотел обогреть чьи-нибудь руки, если уж честно. Вот Бориска после смерти хотел поучаствовать в чем-нибудь красивом, а я бы хотел поучаствовать в чем-нибудь теплом, потому что красота может быть холодной, фиг кого согревающей, а вот тепло всегда согревает, на то оно и тепло. Мне вообще кажется, что это наш главный дефицит, если на самих себя без лукавства посмотреть, а как бы честно.

Глава 6. Журавлёвка

Журавлёвка за Ростовом находится. Тысяч десять тут живет. А может, двадцать. А может, тридцать. Насрать вообще. Такой, знаете, городок, из тех городков, которые Остап Бендер предпочитал грабить на рассвете. Я эту херню вспомнил, потому что мы в Журавлёвку на рассвете въехали. Она как бы даже и не город: города обычно раскидываются, у них плечи есть, стать – а Журавлёвке нечем раскидываться, она вместо этого вытянулась, как кривая кишка, вдоль двух берегов Дона, повернувшись к реке жопой. А еще она не город, потому что архипелаг, только не островов, а районов. Из одного района в другой полчаса можно пилить. Журавлёвку как бы не человеческий ум измыслил, а человеческая хтонь – каждый селился, где хотел, где ему весело, вот из этого веселья Журавлёвка и выросла. Как грибы.

Мы указатель на Ондатровку проехали, когда я попросил Фаню остановиться. Я тут же, на обочине, хотел отлить – обочина же, чё такого, – но мне Верин взгляд не позволил. Я его прямо шкурой почувствовал и даже резко обернулся, а она резко отвернулась. Она меня ненавидела за то, что я всю дорогу молчал, вместо того чтобы хоть как-то вслух мучиться. Под таким взглядом ссать – это все равно что ссать, когда тебя под жопу пинают. Или ссать и одновременно чихать. Это физиологически невозможно. Человек так запрограммирован: либо ссыт, либо чихает, а если чихнуть, когда ссышь, член порвется. Я, конечно, сам не пробовал, но приятель моего приятеля чихнул так однажды, перешагнул через физиологию, а потом от него жена ушла, потому что у него вместо члена ромашка получилась. Короче, я с обочины спустился, перепрыгнул через канаву и до леска плюгавого дошел. А там яма, а на дне листья. Я с краю ямы встал и начал эти листья обоссывать, как бы рассеивать их струей. Рассеиваю такой, насвистываю, и тут на меня как дохнуло чем-то, не физическим даже, не запахом, а как бы… хер пойми… будто злом чистым, ужасом каким-то нездешним, кромешностью. Один раз со мной такое было. Я вышибалой в ночном клубе в Перми работал. А клуб этот в бывшей царской типографии находился, а там большевики, говорят, людей казнили. В лобешник там или как, не знаю. Помню, я на ночь остался, караулить. Клуб закрыл, а сам в випку поднялся – на диван прилег покемарить. И вот только я прилег, такой страх на меня напал, такой ужас, и будто голоса услышал, ходит кто-то: тут, там, рядом, повсюду. И желание убежать напало, кинуться со всех ног, хоть на улице ночь сиди, лишь бы не здесь. Сердце, помню, заметалось, как бабочка в горсти, и пот холодный по спине потек. Я дернулся было, но сумел себя остановить, на колени пал и молиться начал. Господь, говорю, что за ад тут вздрючился, кончай с этой херней, я не побегу! И не побежал. Правда, всю ночь на коленях простоял, прокачался назад-вперед, вправо-влево, как маятник. Вы только не подумайте, я не бабка, которая «Битву экстрасенсов» смотрит или там еще чего. Мне это рассказывать даже стремно. Перед самим собой стремно. На меня еще эмоциональная память как бы обрушилась, будто я не в лесу под Ондатровкой, а снова в том клубе, потому что я на колени бухнулся и чуть молиться не начал, как придурок. И начал бы, наверное, если б про Веру не вспомнил. Кнутом ожгло. Блин, думаю, а если… а вдруг?..

Подбегаю к машине, а Саврас башку по грудь из окна высунул и воздух нюхает, как волк. Нет, как пес, конечно, но это технически, потому что вы Савраса-то видели, какой из него пес? Мне иногда кажется, что, если Саврасу руки-ноги отрубить, он все равно кого-нибудь убьет. Терминатор-«самовар». Или змея. Уральская крокодиловая анаконда.

Саврас: Чуешь?