Откровение

Зиночка послужила мне моделью для моей возлюбленной Жени в моей книге "Песнь победителя". Вот вам нормальная хорошая девушка, женщина моих грез, о которой я и сейчас вспоминаю с теплыми чувствами. Я даже пытался найти ее теперь, но безуспешно. Ей было бы приятно знать, что ее тогдашний дружок, которому она дарила свою любовь, теперь писатель и помнит свою Зиночку. Помнишь: "Маленькая солдатская жена не будет плакать" - говорила мне она сквозь слезы.

Был у Зиночки еще младший брат Левка 16-ти лет. Жили они в первом переулке рядом с развалинами Храма Христа Спасителя. Но это было очень давно, в 1943-45 годах. Это были суровые военные годы.

Когда-то Алексей Толстой, вспоминая свою марсианскую принцессу по имени Аэлита, давал по радио сигналы: "Анта-адели-ута...Аэлита!.. Анта-адели-ута...Аэлита, отзовись! "

Так вот и я вспоминаю мою Зиночку, большую любовь моей юности, которая была для меня лучше, чем писаная красавица Вивьен Ли, первая звезда Голливуда.

После капитуляции Германии я был советским оккупационным офицером в Берлине. И здесь я должен отдать честь немецким женщинам. Я вспоминаю моих немецких подружек с большой любовью, уважением и благодарностью. Но здесь я должен быть осторожен. Наш нобелевский лауреат Бунин на старости лет написал книжку "Темные аллеи", где он вспоминал грехи своей молодости, за что его потом очень ругали. У меня же задача такая: после плохих героинь в моих романах, для равновесия, я должен описать также хороших, нормальных женщин. Такими-то здоровыми дщерями Евы были мои немецкие подружки. Это были очаровательные барышни. И я хотел бы поставить им памятник с надписью: "Немецким женщинам - с любовью и уважением! - от русского мужчины".

Если Бунин назвал свои грехи молодости "Темными аллеями", я назвал бы мои воспоминания на эту тему "Светлыми аллеями". Ну вот, смотрите сами. Только, ради Бога, не поймите это превратно.

Берлин, сентябрь 1945 года, воскресенье. В 11 часов утра я возвращаюсь на трамвае в наш военный городок Карлсхорст, главный штаб Советской военной администрации в Германии. На площадке трамвая рядом со мной стоит молоденькая немочка, очень миловидная и румянец во всю щеку. В Карлсхорсте я выхожу - и она тоже выходит. Я иду вдоль ограждения, и она идет рядом. Я не удержался и говорю на ходу:

- Фройляйн, я работаю здесь переводчиком... И мне хотелось бы потренироваться в живом немецком языке... Разрешите мне пригласить вас к себе...

- Я договорилась встретиться здесь с подругой, - говорит мне немочка. - Но, если вы хотите, мы можем встретиться с вами через час. Вот здесь! - она показывает пальцем на тротуар.

Она пошла прямо, а я свернул налево в проход между домами. Здесь можно пройти к моему дому, минуя контрольно-пропускной пункт, где стоит часовой и проверяет документы. Все-таки война только недавно закончилась, и мы на военном положении. И официально никто не знает, имеем ли мы право заводить знакомства с немками. Начальство молчит и не говорит ни да ни нет. Ждут приказа из Кремля, а Кремль тоже молчит. Кстати, наш Карлсхорст уже называют Берлинским Кремлем.

Ровно через час я прихожу к назначенному месту. Моя немочка уже ждет меня и даже слегка улыбается, предвкушая опасное знакомство с советским офицером. Мы благополучно прошли в проход между домами, где ходят все, живущие поблизости, и пришли ко мне на квартиру.

Я прохожу в гостиную и думаю, что же делать дальше. А моя гостья сразу же пошла в спальню. Сижу я в гостиной и думаю, когда же она вернется из спальни. А её все нет и нет. В конце концов я решил посмотреть, что она там делает. Захожу я в спальню, а моя очаровательная немочка лежит там в постели совершенно голая! Как описать дальнейшее? В романах здесь обычно ставят многоточие - и каждый может воображать себе то, что ему нравится.

Я же могу сказать только одно. Клянусь честью русского, а тогда советского офицера, что я был очень благодарен этой очаровательной немочке за то, что тогда показалось мне остроумной шалостью, женской игрой, своего рода девичьей проказой между победителями и побежденными. Это была безоговорочная капитуляция не только Германии, но и немецкой женщины. И я как победитель должен сказать: честь и слава немецкой женщине!!! Разве это не благородно?

Мы договорились встретиться в следующее воскресенье на том же месте в тот же час. Вышел я через тот же проход между домами, где я ходил всегда. Но когда пять минут спустя я возвращался через этот проход с моей немецкой подружкой, я вдруг натыкаюсь на солдата с автоматом, который говорит мне:

- Вы, товарищ офицер, можете идти. А немку я отведу в комендатуру.

Я ходил по этому месту много раз и знаю, что поста и часового здесь нет. Значит, этот солдат сам себя поставил и неизвестно зачем. Немку я с ним никогда не отпущу. Но если я пойду с ним в комендатуру, то могут быть неприятности. Никто не знает, можно ли водить к себе немок. Кремль по этому поводу молчит. И в Берлинском Кремле не знают, что делать. Смотря на какого дежурного коменданта нарвешься. Что делать?