Отличник

Во избежание недоразумений, хочу сразу пояснить, что с того момента, как Тамарка поселилась в моей квартире, отношения у нас с ней стали сугубо деловыми. То есть она жила у меня исключительно на правах Тониной сестры. Жила для того, чтобы кормить ее, смотреть за ней, к тому же было кому гулять с Дружком.

После скандала в кафе что-то в ней заметно переменилось, она даже и попыток не делала сблизиться со мной. Держалась на расстоянии. Меня это, скажу честно, устраивало. Тамарка, возможно, опасалась того, что в случае моего недовольства, я выгоню их с Тонечкой к бабушке Несмеловой. Я боялся того же, то есть, что придется их выгнать. Поэтому благодарен был Тамарке за ее примерное поведение, за то, что держалась от меня в стороне. Спросите, в чем дело? Чем Тамарка не хороша? Тем, что очень хороша. Я не верил ей, я боялся ее. Боялся, что в любой момент может вспыхнуть к ней чувство, в котором сгорю весь, без остатка, даже без пепла. Как ольховое полено в топке паровоза. И поэтому я сдерживал свои эмоции, как только мог, закрывался и прятался от нее.

Все это делал лишь для того, чтобы в очередной раз не упасть лицом в грязь. Что-то подсказывало, что на этот раз будет не отплеваться. Слушая ее рассказы о себе, еще в первый ее ночлег, я принял твердое решение, что с этой девушкой у меня не может быть никакого будущего, кроме скорой и верной могилы. Следовательно. Ее надо остерегаться. А остерегаться было чего. Нет, она не плясала эротических танцев и нагишом более передо мной не ходила. Она готовила, кормила меня, мыла посуду, убирала, мыла пол. То есть, не отдавая себе в этом отчета, вела постоянное наступление на мое сердце. И чем меньше заботилась о том, чтобы нравиться, тем больше нравилась. Был такой день, когда я чуть было не выкинул белый флаг.

Пришел я из института, смотрю, лежит Тамарка в одежде на диване и спит. Услышав, что я вошел, она испуганно вскочила, как будто днем в моем присутствии спать было запрещено. Она в тот день была с высокой температурой, стала просить прощения, что ничего на ужин не приготовила. Тонечка уже спала. Пока я ставил чайник на плиту, что-то доставал из холодильника. В морозилке нашел Тамаркины колготы. Решил, что она, находясь в болезненной горячке, перепутала шкаф с холодильником, а оказалось, это делалось сознательно, для того, чтобы повысить прочность колготок. Я смотрю, а она уже пол моет. Бедняжку качает из стороны в сторону, а она трет, выжимает тряпку, трудится. Тут у меня сердце сладко заныло, встрепенулось в душе, чувство неизъяснимой нежности. Я не выдержал, подошел к ней. Тамарка перестала мыть пол, выпрямилась, стала вопросительно смотреть на меня. Я не нашел ничего лучшего, как взять и погладить ее по голове. Только моя ладонь коснулась ее лба, Тамарка, как это делают кошки, когда их гладят, сама скользнула головой под моей ладонью и снова замерла с еле уловимым вопросом в глазах: «Как это понимать?». Мои уроки по отчуждению не прошли даром. Она уже не решалась тянуть ко мне свои губы, не решалась говорить о любви. Я заметил, что у нее выбилась прядь. Я попытался заложить эти волосы ей за ухо, но у меня не получилось. Только после третьей неудачной попытки я сообразил, что прядь эта слишком коротка и, скорее всего, убирается при помощи заколки. Чувство нежности все более нарастало, я почти уже не мог контролировать себя, и тут охватил меня ужас. «Все! Пропал! Сломала развратная дрянь! Действительно, имеет власть над людьми. Теперь пропаду, погибну. Потешит впоследствии какого-нибудь мерзавца откровениями обо мне». И все прекрасные чувства разом изменились. Нежность превратилась в ненависть. Дрожащим от злобы голосом я ей сказал:

– Что ты каждый день полы моешь? Они от этого чище не станут, а вот сгниют наверняка. Если уж совсем не можешь без этого обойтись, так мой раз в неделю, по субботам.

– Хорошо, – покорно сказала Тамарка, не замечая зла и грубости, – а сегодня домыть или оставить? Ведь сегодня суббота.

– Сегодня ты на ногах еле стоишь. Иди, ложись спать. Я сам уберу тряпку и воду вылью.

Еле сдержался в ту ночь, чтобы не разбудить Тамарку. Хотелось целовать ее руки, слезно просить прощения за хамство и признаться в любви. Но, как только вспоминал ее рассказы, ее поведение и ее власть надо мной, так сразу же остывал, решил даже, что попрошу их уехать, как только Тамарка выздоровеет. Но не попросил, оставил.