Отличник

-Ну, вот. А ты знаешь, что самое страшное для актера? Это изменение в уже готовом спектакле. А у Скорого они были постоянно и постоянные репетиции сцен уже готового спектакля, который идет на сцене не первый год. И что этот садист придумал? Он после каждого спектакля собирал актеров и устраивал разбор. Люди устали, им домой надо, хорошо, у меня взрослый сын и я одна, но у других же мужья, жены, дети. И только представь себе, он каждый свой спектакль смотрел. Ну, смотришь ты и смотри, так он нервировал актеров, гипнотизировал их, бывали случаи, даже что-то выкрикивал из зала, какие-то замечания. Актерам в такой обстановке просто невозможно играть. Букварев был сумасшедшим, тоже порядочно актерской кровушки попил, но и тот знал меру, имел определенную этику. Понимал, что можно, что нельзя. Этому же, хоть кол на голове теши, все будет зря, все напрасно. Я тут, намедни, задалась вопросом: «Что меня в Скором больше всего раздражает, что в нем не нравится больше всего?». И нашла ответ. Поняла. У него же все постановки против нашей страны, против людей, против жизни на земле. Да, да, не смейся. Это очень серьезно. А ты знаешь, как в ГИТИСе все упирались? Не хотели же курс ему давать.

– Почему же дали?

– Не будь ребенком. У них просто не было оснований отказать ему после того, как он заделался главрежем академического театра. И я тебе сейчас скажу главную причину, почему погорел Скорый. Он погорел на том, что не пускал в театр режиссеров со стороны. «А кого приглашать? Кругом одни бездари». Подтекст такой, что лишь он один гениальный. Театр хирел, разлагался, а он все искал виновных на стороне, «большая труппа, много бездельников». Не я, так нашелся бы кто-то другой, сумевший доказать, что причина этой болезни именно в нем. Вот ты посмотришь, насколько грамотно я поведу театр вперед. Решение об этом, скажу тебе по секрету, уже принято. Я стану приглашать хороших режиссеров, у меня будут интересные премьеры, аншлаг за аншлагом. Знаешь, театр – это такая материя, тут необходимо всегда, каждую секунду, быть начеку. Зазевался, задремал, тут же уничтожат, сотрут в порошок.

Фелицата Трифоновна о причинах своей ненависти к Скорому, конечно, говорила не всю правду, но я, зная куда более сказанного, сидел, помалкивал, давал ей возможность выговориться.

3

Надо заметить, что несмотря на всестороннюю поддержку Фелицаты Трифоновны министерством культуры и другими влиятельными структурами, Скорого оказалось не так просто сковырнуть с насиженного места. Он даже на раздел театра не соглашался. При всей очевидности его поражения, хотел по-прежнему оставаться единоличным диктатором театра МАЗУТ.

Скорый уперся не на шутку, и в качестве отступного запросил – что бы вы думали? Конечно, балкон, ни больше, ни меньше. Смешнее всего то, что эта его просьба ни для кого не показалась дикой и в нарушение всех правил градостроения и архитектуры, в доме, построенном в конце девятнадцатого века, сделали современный застекленный балкон. Один балкон в доме. Ему и больше никому. Только после этого счастливый Семен Семенович дал согласие на раздел театра.

Театр разделился на две неравные части: Большой зал и две трети труппы отошли под начало Фелицаты Трифоновны, а Малый зал, с одной третью коллектива, был отдан Скорому.

Семен Семенович, не медля, поставил в проходах по два дополнительных ряда кресел и стулья, нарушая тем самым все мыслимые и немыслимые правила противопожарной безопасности.

– Пожарник вам за это спасибо не скажет, – сделал я ему замечание.

– Не беда, как-нибудь переживем. А если хочешь знать правду, то я его упразднил. Формально, в моем театре такая должность есть, есть и зарплата, но, пользуясь свободами нонешнего времени, оказывается, можно устроиться так, что самого пожарника не будет.

– Зная все это и наблюдая такие благоприятные условия, я думаю, пожар к вам так и просится.

– Сплюнь, постучи по дереву. Волков бояться… Сто лет стоял… Здесь театр, здесь все понарошку. Здесь костер делают из красных лоскутков и вентилятора. Пусть этот гад, упырь, проклятый пожарник, идет туда, тушить костры, которые горят по-настоящему.

После раздела одного театра на два самостоятельных, стали спорить о том, как отличаться друг от друга. Решено было театр под руководством Скорого так и оставить МАЗУТом, а театр под руководством Ф.Т. Красули именовать «МАЗУТ им. Букварева». Но кто-то из собравшихся на этом совещании не без сарказма заметил, что последнее название чем-то очень похоже на мазь Вишневского или капли Зеленина, поэтому, посоветовавшись, решили отличаться друг от друга, как студии МХТ в старые добрые времена. И стал МАЗУТ-1 и МАЗУТ-2. Первым, после долгих споров и крика, заправлять стала Фелицата Трифоновна Красуля, а вторым – Семен Семенович Скорый.

Даже разделив театр, Фелицата Трифоновна не успокоилась. Она принесла доставшиеся ей откуда-то пленки и через Леонида дала их послушать Толе Коптеву. На первой пленке Скорый склонял к сожительству свою студентку Екатерину Акимову:

– Я же мужняя жена, как вы смеете, – говорила Катя.