Отличник

Семен Семенович, конечно же, почувствовал, что над его головой сгущаются тучи. Насколько пять лет назад все благоприятствовало ему, настолько же теперь все было против. Свои люди в минкультуры были отстранены от дел. На самом верху, в руководстве страны сидели новые люди, в КГБ люди менялись ежедневно на всех постах, на всех местах, не успевал знакомиться, а их уже нет. Все были чужие. Обратиться за помощью было не к кому. С газетами и телевидением он рассорился, он все на свете прозевал с этой поздней любовью, с этим спектаклем, будь он неладен. В кои-то веки дал слабинку, позволил себе спрятать клыки, удалиться от чиновничье-административных дел и заняться творчеством, как на тебе. Мгновенная расплата. Удар под-дых, удар смертельный. Сомневаться в том, что заговор тщательно готовился, не приходилось. Только он сошел с трибуны, как на нее, один за другим. Стали подниматься его палачи. И каждый кричал, каждый махал кулаком в его сторону, грозил указательным пальцем. И чего уж никак не ожидал Семен Семеныч, так это выступления собственной дочери с обвинениями в его адрес.

Фелицата Трифоновна с ней поработала, убедила ее в том, что вопрос о снятии ее отца с должности уже решен на высшем уровне, и если сама она, дочь отца своего, хочет остаться в коллективе и продолжать «звездить», то есть играть свою звездную роль, то должна решиться на коротенькое выступление. «Ты, Августа, не имеешь морального права сидеть и отмалчиваться в такой ответственный для театра момент. Ты должна реабилитировать сама себя, в глазах коллектива». Августа Вечерняя, вспомнив огромную охапку цветов, подаренную на последнем спектакле, вздохнула взволнованно и согласилась. В уговорах Фелицате Трифоновне помогало то, что и сама она на тот момент являлась невестой Семена Семеновича, и Августа это знала. Фелицата Трифоновна поставила актрису Вечернюю перед дилеммой – или закроют театр или они должны переизбрать ее отца. Попросту обманула.

Добро бы Арунос выступал с трибуны, которому Скорый не давал ролей, не замечал в нем личности и всячески третировал, а тут любимая папина дочка уверяла всех собравшихся, что отец ее монстр, негодяй и что она всем сердцем за то, чтобы его переизбрали.

Конечно, Августа, не скупившаяся на ругательные эпитеты, надеялась на то, что отец поймет и простит. Скорый понял и простил, потерять в один день и любимую женщину и любимую дочь было выше его сил.

Вся пикантность ситуации именно в том и заключалась, что вводя на главную роль свою дочь, Скорый, влюбленный, безумно влюбленный на тот момент в Фелицату Трифоновну, надеялся на то, что и она, любя его, поднимется над своими амбициями. Поймет его, как творца, как художника, которому до тошноты, до рвоты надоела ложь на сцене и который погибнет, задохнется, если и в этой постановке станет идти на немыслимые компромиссы, станет ловчить и приспосабливаться. Он, как всякий любящий человек, хотел верить в то, что произойдет чудо. Но увы, чуда не произошло. Фелицата Трифоновна простила бы ему все, что угодно – связь с другой женщиной, импотенцию, грабежи и разбои, но то, что он отдал ее роль другой, этого она простить не смогла. Это было выше ее сил.

2

– Как он не понимает, что это мой воздух, моя жизнь, что я мечтала об этой роли, будучи еще ребенком. И теперь, лишив меня мечты, он надеялся на мое великодушие. Сначала растоптал, как червя, как жука навозного, как мокрицу, а затем вспомнил о моей Великой душе. Я просила у него такой малости, милостыни просила, он же положил в мою руку камень и теперь удивляется, что этим камнем я в него же и запустила. Какие страшные и непонятные существа эти мужчины, сколько зла, сколько подлости в их сердцах, – говорила Фелицата Трифоновна мне и вдруг, опомнившись, пояснила, – ты прости меня за эти слова. Но я тебе, как на исповеди священнику. Сам видишь, и подруги нет, которой можно было бы довериться. Сегодня поплачешь на ее плече, а завтра над тобой весь театр смеяться будет. Такая вот жизнь актерская, сучья. Помнишь, как Скорый кричал и ругался на Букварева за то, что тот всех актеров забирал себе? Должен помнить, при тебе это было. Когда сам стал главным, стал вести себя точно так же.

– Не только помню, но и на собственной шкуре все это испытал.