Отмычка

— Величество знает, что я сила, с которой ему в жизни не справиться! И знает, что я могу дать эту силу другим, от меня не убудет. А ещё он знает, что меня предали и обманом заперли в подземелье на семь сотен лет! Семь! Сотен! Лет, Ганс! И ладно бы только без воды и еды, но без души и истинной свободы! И тут он прав, поверь мне, я очень сильно обижен!

— Но ты не тронул Арсэм.

Впервые Ганс испытал на себе всю силу прямого взгляда этих странных глаз, но выдержал. Не отступил. Потому что твёрдо знал, что Энши просто уйдет, получив свободу. Видел: ему не нужны ни кровь, ни чужие жизни.

— Я голоден, — сквозь зубы процедил бессмертный. В руках звонко хрупнул давно погасший прутик. — А ты обещал нам обед.

Снова воцарилась тишина, но уже совершенно другая. Энши злился, и Ганс сначала с опаской, а потом с интересом наблюдал за пляшущим вокруг него огнём. Здесь, на обезлюдевшем тракте, не от кого было скрывать возрожденную магию. Бессмертный и не пытался. Ганс понимал, что Энши просто наслаждается долгожданной свободой, отказывается сковывать свою силу, пробывшую взаперти столько лет. А та взамен с головой выдавала его настроение. Пламя дробилось на яркие всполохи, кружилось вокруг повелителя, рвано кидаясь то вверх, то вниз, складывалось снова в единый рыжий росчерк и рисовало замысловатые кренделя, которым было место скорее на ночном фестивале. Иногда оно замирало будто в задумчивости прямо напротив груди Энши, совсем недавно расцвеченной алым.

— Это больно? — внезапно спросил Ганс, сам удивленный сорвавшимися с языка словами.

— Что?

— Я… Эм… сражаться с пробитой грудью и…

Ганс смешался и замолчал. Несколько мгновений бессмертный сверлил его взглядом, будто прикидывал, так ли нужен ответ. Но всё же ответил:

— Да. Это тело человеческое. Оно устает, чувствует голод, жажду и боль. Нуждается во сне… Только потерять сознание не может. На моё счастье, за все века своей жизни в подземелье палача я бывал лишь однажды. Это хуже, чем сотни лет без еды. Но лучше, чем остаться без пламени.

Ганс замолчал, разливая по мискам готовую жидкую кашу с кусочками мяса. Ему снова не нравилось, куда Энши завёл разговор. Но теперь и вопрос был, что уж сказать, хорош.

— Поверь, Его… император всегда держал слово. Я знаю, ты не будешь исключением.

— А я вот не понимаю, с чего ты вообще взял это «всегда»? Посмотри в зеркало, исполнительная пешка, виляющая перед ним хвостом. Тебе с детства вбили в голову «император хороший», ты и тявкаешь в такт. Оглянись! Сунь свой нос туда, сюда, принюхайся. Могу спорить, учуешь много всякого, смердящего похуже, чем моя история. Опыт. Всё в нём, но у тебя его попросту нет! Паладин? Ты-то? Я молчал, конечно, но что-то не верю. Как ты получил этот титул? Или это награда перед походом, чтобы добавить ответственности и выбить сомнения?

— Унаследовал, — прошипел Ганс. — Мой отец был героем и умер героем. Ты прав, мне не хватает опыта. Но я не опозорю ни свой род, ни отца. Не смей… Я оправдаю каждое своё слово. Увидишь.

Ганс с трудом задушил кипящую внутри ярость, подхватил миску и ушел прочь. Вернётся, куда денется. Но не сейчас. Сейчас он должен проветрить голову. Пусть и отнесся к Энши по-человечески, пусть не собирался менять своего решения, но густой тягучий яд, капавший с языка бессмертного, Ганс принимать не станет. Он лично поговорит с Его Императорским Величеством, доложит всё как есть, а потом заставит Энши извиниться за каждое бранное слово и за каждый миг недоверия к человеку, всю жизнь посвятившему своим землям и своему народу.

Глава 7

Пустота и разруха вокруг нагнетали обстановку. Остовы полуразрушенных домов, беспризорная скотина, псы, с рычанием делящие что-то, что узнавать совсем не хотелось. Даже кони поддались царящей вокруг атмосфере: без понуканий торопились вперед, переминались с ноги на ногу, тревожно фыркали во время коротких остановок. Ночь в этих землях должна быть весёлой.

Однако, тут было совсем не безлюдно.

В мертвой тишине слух Энши легко ловил отголоски фраз, тихую ругань, шуршание и звон разбитой посуды.

Жадных до легкой добычи людей не волновали вылезшие из сказок чудовища. Во всяком случае, до тех пор, пока о них ходят лишь слухи. А вот брошенное хозяевами добро волновало. Ещё как. В той из деревушек, что побогаче, люди не брезговали грабить и мертвецов. Энши только поморщился, отвернулся, когда увидел, как двое мужиков ловко потрошат платье какой-то женщины с развороченной грудью. Только запомнил, как чуть в стороне, дожидаясь своей очереди, сидели дворовые псы.

А Ганс вот не выдержал.

Энши не стал его останавливать. Не стал останавливать и коня, так что когда за спиной раздались первые слова яростной речи, перебитые звоном оружия, бессмертный успел оказаться достаточно далеко. Ждать, правда, пришлось потом долго.