Отныне и в Вечность

– Во всяком случае, – желчно перебил Его Величество, – наш долг не создавать никаких трудностей и неудобств другим путешественникам. К тому же, имейте в виду на будущее, уважаемый сэр, что на дорогах можно встретить инкогнито самых… так сказать… вот именно.

Король резко развернулся и направился к столу, стоявшему у противоположной стены зала.

– Кто-нибудь! – бросил он свите через плечо. – Закажите, в конце концов, ужин и пригласите сюда моих детей.

Брандис несколько секунд смотрел ему вслед, потом повернулся к Люксу.

– Можете оставаться, господа, так и быть. И благодарите за это его величество короля Карла. Я бы лично…

– Вы и не представляете себе, милейший, всю меру нашего безразличия к вашим мыслям, мнениям, намерениям, да и к самой Вашей особе! – Кувалда выдал Брандису наицеремоннейший поклон и, не снижая голоса, снова обратился к Люксу:

– Чтоб Вы знали, господин, в этом контексте обращение "милейший" является оскорблением, адекватным оскорблению "мой" в тексте этого достойного сэра маркграфа… простите, владетельного маркграфа.

Однако Брандис уже полностью овладел собой.

– Сударь, я не приглашаю Вас прогуляться во двор лишь потому, что не принадлежу себе в этом путешествии. Я так понимаю, что вы направляетесь в столицу? Там я Вас непременно отыщу. Для приватной беседы. На досуге можете подумать о выборе оружия.

– Люблю приватные беседы с Вам подобными. Они меня развлекают. Что касается оружия – любое, милейший нью-маркграф. От зубочистки до алебарды, – ответил Кувалда, повернулся и пошагал к своему столу.

– После знакомства с моим палашом зубочистка Вам не понадобится никогда, – в бешенстве прошипел Брандис ему в спину.

Но Кувалда уже не слушал его. Кувалда во все глаза уставился на Люкса, который глядел… нет, не глядел – пялился ему за спину. Рот у Люкса приоткрылся, а глаза сделались восторженно щенячьими. Такого выражения на физиономии друга Кувалда давненько не видывал. Да и вообще до сих пор так Люкс смотрел только на одного человека. Кувалда оглянулся. В дверях в эффектной позе застыла, тоже во все глаза рассматривая Люкса, та самая большеглазая красавица, что они видели в карете под Арлем.

6

Она шла по длинной анфиладе парадных залов Гнезда. Шла раскованно, четко, той самой походкой, которой в той жизни всегда несколько завидовала, когда замечала ее у других женщин, восхитительно уверенных в своей женской привлекательности. Рекс шагал рядом, о его руку она даже опиралась, с поразительной легкостью попав с ним, что называется, "в шаг"… ишь, натренировались, – сказала она себе, подумав на минутку о собственном (собственном!) теле, как о чем-то постороннем и принадлежащем вовсе не ей, а той, другой, и Малышу… да-да, именно ее Малышу! Она так называла его всегда, и была твердо намерена называть его так и впредь. Хотя… Она покосилась влево, где в огромной зеркальной стене аудиенц-залы отражалась вся процессия: и они с Рексом, и те, что еще стояли вдоль стен, встречая процессию аплодисментами, и те, что уже присоединились к ней и шли следом. Ладно, слово "Малыш" из уст этой отражавшейся в зеркале девчонки по отношению к здоровенному мужчине, и в самом деле, звучать будет несколько двусмысленно.

Рекс тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Калерия, всегда бывшая сильной интуитивисткой, ощущала это очень остро. Она даже отчетливо видела, что он старается не смотреть в ее сторону. Она прекрасно понимала, что если бы он хотел, то с легкостью закрылся бы от нее, и то, что он этого не делает, было ей радостно и даже наполняло гордостью, при всей иррациональности этого чувства.

Приспосабливаться к своему новому телу комтессе даже и не пришлось. Все эти кудесники, крутившиеся вокруг нее на Райне: и Малыш, и Лиза, и Вальтер Сальм, еще какие-то бородатые и безбородые улыбчивые личности – бывшие сотрудники Корпуса, как она понимала – и, разумеется, это мохнатое не вполне опрятное чудо природы по имени Сережка Кулаков, совершили как раз настоящее чудо. Они расположили – другого слова и не подберешь – именно расположили ее фант в этом замечательном, да-да, замечательном, прекрасном, совершенном теле так быстро и так ловко, что она сама постоянно забывала о нем, занятая любым, самым незначительным делом, и замечала замену, только случайно увидев себя в зеркале. В оптическом зеркале. Голографическое изображение с естественностью воспринимать как свое отражение у нее до сих пор не получалось. Для этого ей требовались немалые усилия, даже сущее насилие над собою ей надо было совершить. Правда, одного – самого для нее главного – ей все-таки удалось добиться от своих спасителей-мучителей. Лицо клона было изменено настолько, что Сурия в нем теперь, разве что, лишь угадывалась. И то, если знать.

– Хорошо, – сказала она им тогда. – Я готова согласиться. Но при одном непременном условии. Новая я не должна быть похожа на Рексову… э-э… подругу, я имею в виду, не похожа хотя бы лицом.