Отныне и в Вечность

– Где именно в пространстве?

– Координаты Звезды будут сообщаться тебе постоянно… – Эни повернулась к Советнику. – До встречи, милый Льстец. И помните, что с этой минуты…

– … я принадлежу Вам душою и телом? Вне всякого сомнения, с радостью и даже с наслаждением. Ах, милая Эни, мы-то с Вами люди. Люди! Если бы Вы только знали, как много я дал бы за право целовать Вас в… ладонь. В ладонь, в локоть и плечико.

6

Пока шли вдоль реки, дорога была вполне себе ничего. Шли пусть и не в темпе марш-броска, но все равно ходко… правда, с оглядкой на "потерпевших" – Густава и Циклопа. Крови у обоих взять пришлось изрядно, восстановиться они, естественно, не успели, так что имели оба, по Скавронову выражению, "вид блеклый, в гроб краше кладут". Люкс, пусть и несший на груди Брунгильду, особо никого не волновал, к его чудовищной силе и выносливости все уже успели привыкнуть. Но впереди Крошка обещала все тридцать три удовольствия: и буераки, и завалы, и болотной грязи по пояс, и люпусов, и всяких кусачих ядовитостей выше крыши.

Вышли задолго до восхода солнца, чтобы всю приличную часть дороги преодолеть еще в темноте и к восходу оказаться уже на болоте. Все случившееся застало врасплох обе стороны. События развивались так стремительно, что Кувалда с Крошкой не успели перекинуться даже парой слов. И хотя на походе они, не сговариваясь, старались держаться как можно ближе друг к другу, Крошке было не до отвлеченных бесед и воспоминаний, Крошка нервничала: подготовка подготовкой, но опыта у спецназовских страхолюдов не было аж никакого, а темницкие болота – это нечто, и шуток с собою не терпят.

– Всем смотреть в оба! – сердито говорила она, адресуясь, главным образом, к пришельцам. – Языками попусту не трепать и ушами не хлопать. И эти свои противоядия держите поближе. Если кто вдруг почувствует укус или укол даже самый пустяшный, сначала ткните в себя иголку, а уж потом разбирайтесь, насекомое вас какое тяпнуло, или просто на сучок напоролись.

Однако все хорошее когда-то кончается. Вот и приличная дорога закончилась, когда отряд свернул от реки налево, пересек впадающий в нее ручей и углубился в колюче-цеплячую непроходимость хвощей.

– Вот что, парни, – решительно заявила Крошка. – Соорудите-ка вы носилки, да покрепче, чтобы они вот этого вашего одноглазого красавца выдерживали. И не спорить со мной! – решительно пресекла она наметившийся протест Циклопа. – Я знаю, что говорю, а ты нет. Думаешь, друзьям тебя тащить на закорках будет легче? Вот его, – Крошка ткнула пальцем в принца, – его любой понесет на плечах с легкостью. А в тебе, оглобле, сколько веса? Небось, центнера полтора?.. Помолчи, если и меньше, то не на много. Здесь пока еще есть из чего сделать такие носилки, чтобы тебя выдержали, а на болоте деревья хлипкие.

Крошка, похоже, и в самом деле знала, что говорила, места пошли убойные. Конезавод, на который они направлялись, такими болотами был окружен чуть ли не со всех сторон. Чтобы подлечиться, набраться сил и, вообще, отсидеться для обдумывания и несуетливого принятия важных решений – самое, как говорится, оно.

Конезавод находился в стороне от любых дорог, куда бы они ни вели, а добираться до него от тракта по нормальной дороге даже верхом на приличном гиппе было бы не меньше трех, а то и четырех дней. Самое смешное, что завод от яма отделяло – это если по прямой – не более полудня хорошего пешего хода, вот только ни одна живая душа таким образом туда старалась не ходить. По крайней мере, по своей воле. И вовсе не потому, что окрестный люд не знал короткой дороги. Всем в округе была она прекрасно известна. Просто мало было желающих переть туда напрямик через болота и топи по Люпусовой гати, где и самым жарким летом ноги по пах вязли в грязи, а уж осенью вообще приходилось брести чуть ли не по горло в болотной жиже. Да и сама гать не зря называлась Люпусовой. Этих зубастых пастей на тонких прыгучих ножках там водилось столько, что соседи в свое время только пальцами у висков крутили – во, мол, дурак! – когда разнесся по округе слух, что Ямской староста решил разводить в тех местах коней.

Однако во всем, что касается гиппов, Ямской разбирался много лучше своих насмешливых соседей, что и продемонстрировал им самым обескураживающим образом. Дела у него пошли. Да еще как! Разводил он там свенских тяжеловозов – а на этих гиппов люпусы решались нападать разве что уж с совсем лютой голодухи… да и то на отдельных животных, что касается табунов, их обходили стороной и большие стаи хищников.