Отныне и в Вечность

Кувалда, личность в университете весьма популярная и даже авторитетная, должен был обеспечить отряду дружественное отношение, а при нужде и помощь студиозного братства.

Скаврон с биопами шли в арьергарде как прикрытие на случай силового контакта и должны были дать друзьям возможность оторваться от преследования. Но особая ответственность лежала на Биме и Маунтине. Они – при финансовой поддержке того же Скаврона – взялись провести отряд за стену Капитулярия.

Во внешней стене столицы ворот было двенадцать. Внутренние кварталы, хотя и тоже разделенные стенами, укрепленными монастырями, а также и разными прочими градариями, предполагали великое множество путей, по которым отряд мог двигаться по городу. Так что неприятности у друзей могли возникнуть только при случайных ненужных контактах и столкновениях. А вот в стене Капитулярия было всего трое ворот, и были они самым узким местом маршрута. И здесь их ждали наверняка, к встрече подготовившись самым тщательным образом.

Пытаясь решить эту проблему, друзья себе чуть ли не повывихивали мозги, а проблема решаться никак не желала. Способы предлагались самые разные – от простого силового прорыва до уж вовсе экзотических и завиральных, вроде сооружения воздушного шара и проникновения за стену Капитулярия ночью по воздуху. Так что спасительная соломинка, предложенная Бимом, была встречена дружным вздохом облегчения и дружными воплями "ура! "

Бим рассказал, что они с Маунтином, как люди искусства и цирковые знаменитости, пользуются в городе благорасположением специфических "меценатов" – тайных воротил с городского рынка… да и у ночных мальчиков тоже, которые "меценаты" и мальчики вдоль и поперек знают систему рыночных трабул. " А трабулы эти, – перехватил нить рассказа Маунтин, изнывавший от желания, так сказать внести лепту, – как известно, имеют ответвления, ведущие в университет прямо сквозь стену Капитулярия привилегий".

– Прорвемся, братва, не боись! – на этой жизнеутверждающей ноте Маунтин и закончил свой рассказ, победительно глядя на окружающих. – Конечно, потребуется кое-кого подмазать.

– Так то туда, – качал головой скептик Нодь, – а вот как будем выходить обратно? В лаборатории, очень даже может быть, нам придется основательно нашуметь. Вся охрана сбежится.

Однако друзья, с облегчением отдуваясь, от нодевого скепсиса отмахнулись, как от надуманного или, во всяком случае, преждевременного. Будет, мол, день – будет и пища, а трудности надо преодолевать по мере их возникновения, вот так вот.

Позиция эта была, с точки зрения Нодя, не слишком-то убедительной. Не убеждало его и заявление, что безопасность на пути обратно от пути туда совершенно не зависит. Нодь полез за поддержкой к чуть ли не штатному скептику отряда Скаврону, однако тот не стал его слушать и от проблемы просто отмахнулся.

Скаврон вообще все последние дни пребывал в совершеннейшем раздрае чувств. Дело в том, что Брандис, обрисовывая Люксу с друзьями положение в Вуппертале и давая развернутую характеристику основным тамошним "игрокам", мельком упомянул о входящей в силу при Наместнике Фетмене некой красивофилейной особе женского пола. Ранее, – рассказывал Брандис, – особа эта известна была во дворце лишь тем своим свойством, что в кордегардии обычно называется "слабостью на передок". Этим ее свойством охотно пользовались все, кому не лень, в том числе, и сам Брандис, хоть и сознаваться в оной слабости ему, Брандису, при капитан-биопше было несколько неловко. Так вот, будучи особой очень и очень неглупой, и эксплуатируя свои специфические способности "на полную катушку", красивофилейная особа пробилась в камер-леди к самому Фетмену, где и заведовала поначалу ночным горшком. Положение это – предел мечтаний для многих и многих барышень и познатнее! – красивофилейную не удовлетворяло. Так что она, не прекративши даже своих разносторонних левозаходных сексуалий, вначале пристроилась под Наместника филеем, а теперь уже возглавляет при нем нечто вроде личной тайной канцелярии. Причем, по описанию Брандиса, шустрая подстилка как две капли воды напоминала Скаврону его бывшую супружницу.