Отныне и вовек

В роте ходила про Пита одна легенда, которую он всячески поддерживал своими интеллектуальными изысками; рассказывали, будто он родом из Миннесоты, из богатой семьи, и в первую мировую записался добровольцем, желая спасти мир, а потом во Франции подхватил триппер от медсестры и остался в армии, чтобы долечиться бесплатно, потому, что в то время от триппера мало где лечили и лечение стоило дорого, а также потому, что родители выгнали его взашей. Самому Питу эта история нравилась, так что, скорее всего, она не соответствовала истине. В армии многие гордятся, что их жизнь пошла наперекосяк, многие бунтуют только ради того, чтобы прослыть бунтарями, — этакая сентиментальность наоборот, романтика шиворот-навыворот. За тобой этот грешок тоже водится. А разве есть выбор? Офицерские погоны? Что лучше: поддельный успех или суррогат неудачи, поддельный бог или суррогат дьявола? Если бы история Пита была правдой, она бы не казалась романтичной ни самому Питу, ни остальным. Но кое-что в ней наверняка правда, подумал он, например насчет триппера, и не важно, подхватил его Пит от медсестры в госпитале, или от парижской проститутки, или от случайной бабы в Чикаго. Да, насчет триппера сомневаться не приходится, и артрит Пита лучшее тому подтверждение: у некоторых эта зараза въедается в кости и так там и остается.

Но в то же время, когда вставные челюсти возвращались из стаканчика в рот и размытое обвисшее лицо приобретало четкие очертания, вдруг, как тень забытого обещания, проступала твердая интеллигентная линия подбородка, глаза выныривали из морщин, умные ясные глаза человека, который отлично разбирается в пулеметах и сам это знает, и это сознание — единственное утешение для него, старика, чьи развлечения сводятся теперь к коллекционированию порнографических открыток.

— Куда это вы, лорд Тень? — спросил Милт, когда замотанный в полотенце Пит, стуча деревянными подошвами сандалий, похожих на японские гэта, прошел через комнату к двери.

— Куда, куда — в душ! Если, конечно, господин первый сержант не возражают. А ты думал, я в таком виде в кино собрался?

Тербер сел на койке и энергично потер руками лицо, будто хотел стереть и забыть все: Карен, переведенного повара, Пруита, Пита, себя.

— Очень жаль, — сказал он. — А я как раз думал закинуться к Цою и хватить пивка. Думал, и ты со мной пойдешь.

— Я на бобах. У меня ни гроша.

— Я угощаю.

— Нет уж, спасибо. Хочешь пивом меня купить? Полдня меня мордовал, а теперь поставишь пару пива и думаешь, я все сразу забуду? Нет уж, спасибо. Да если бы мне сказали, что я до смерти больше пива не выпью, и то бы от тебя не принял!

Тербер хлопнул его по заду и ухмыльнулся.

— Даже если бы сказали, что это последняя кружка в твоей жизни?

Пит изо всех сил старался не показывать, как ему хочется пива.

— Ну, может, если самая последняя. Но это уж не дай бог.

Милт Тербер обаятельно улыбнулся, и теплота в глубине его глаз мигом растопила все обиды Карелсена.

— Пойдем к Цою, надеремся вусмерть и разнесем его забегаловку ко всем чертям!

Пит невольно улыбнулся, но сразу сдаваться был не намерен.

— Только платить за все будешь ты, — сказал он.

— Заплачу. Все беру на себя. И так уже взял черт-те сколько. Иди мойся. Я подожду. Через пару дней увидим, что за птица этот Старк.

Но им не пришлось ждать так долго: Старк прибыл на следующий день вместе с казарменным вещмешком и прочим своим багажом.

Был один из первых безоблачных дней, предвещавших скорый конец дождливой поры. Дождь лил все утро, но в полдень небо неожиданно очистилось, и свежевымытый воздух был мягким, без намека на пыль, контуры предметов, словно преломившись в прозрачных гранях темного кристалла, стали резкими и четкими. Мир сиял чистотой, благоухал чистотой, во всем ощущалась праздничность, как всегда бивает перед наступлением ясной погоды. Работать в такой день было кощунством, но Терберу пришлось сидеть в канцелярии, чтобы быть на месте, если приедет Старк, и принять новенького.

В тот день очень кстати, как считал Тербер, на ужин были стандартные в меню Прима консервированные сосиски с жареными консервированными бобами. Солдаты когда-то прозвали это блюдо «звезды и полосы», но так как Прим кормил их «звездами и полосами» теперь почти каждый день, все чаще стало фигурировать новое название: «дерьмо крысиное и дерьмо собачье».

Увидев такси с надписью «Хикемский аэропорт», которое медленно и неуверенно, как не знающий адреса приезжий, ползло по улице вокруг казарм, Тербер вздохнул и мысленно посетовал на беспомощность человека в руках судьбы. Такси остановилось перед корпусом их роты, из машины вылез солдат и, окунувшись в темный чистый и почти осязаемый, как вода, воздух, вытащил багаж на еще мокрую траву. Тербер, наблюдавший за развитием событий из канцелярии, вышел во двор познакомиться со своим новым врагом. По крайней мере, отказываясь принять оборонительный бой в канцелярии, он хоть может замахнуться кулаком на судьбу, подумал он, готовый ко всему.