Отражения

— Тьма даёт много, и цена, которую она требует, на первый взгляд не кажется чрезмерной. Но только на первый. В действительности, вся жизнь постепенно становится ценой, потому что идея Зла начинает управлять принявшим её. Потому что исчезает всё, кроме неё… Первородным проще, ведь грех для них естественное состояние, Первородные растут с пониманием Зла. Органики же начинают терзаться, мучиться сомнениями, но в большинстве своём мирятся с выбранным путём и окончательно звереют. Понимая, что потеряли, органики превращаются в чудовищ, и их деяния превосходят выходки Первородных. Органикам нельзя во Тьму, потому что их исступление обрушит мир в тартарары. Нужно любым способом остановить снежный ком Зла.

— И вы готовитесь к войне.

— А что бы ты делал на моём месте?

— Я за то, чтобы каждый занимался своим делом, — суховато ответил Амон. — Кто в действительности преследует Ольгина? Кто нанял Братство? Гаап?

— Мы вместе, — не стал лгать Авадонна.

— Но вы не в восторге от происходящего, — понял Кирилл.

— Но это не значит, что я стану вам помогать, — обозначил свою позицию карлик.

— Ольгина можно спасти? — спросил Амон. — Что нужно пообещать? С кем переговорить? У его жизни есть цена?

Он не шутил, когда говорил: «перестреляю всех и лягу спать», но не хотел до этого доводить. В первую очередь нужно искать компромисс.

— Не уверен, — вздохнул Авадонна. — Авдей считает, что убийство Лаврича нанесло ему оскорбление, но понимая, что натворил Сердцеед, не хочет мстить в открытую. Дьяк-меченосец Айзерман пачкаться об эту историю отказался, и Авдей обратился к Гаапу. Гаап велел мне нанять Братство, а когда они облажались, отправил за вашим недобрым великаном Ксану. Знаете её?

— Нет.

— Новая, очень перспективная ведьма. Гаап хочет натаскать её на кровь и потому отправил на охоту… — карлик выдержал короткую паузу. — Она придёт к вам, Кирилл.

— Зачем?

— Все понимают, что Ольгин может получить помощь только от вас с Машиной — больше никто не рискнёт противостоять Братству, так что в первую очередь охотники пойдут к вам.

— Все понимают? — уточнил Амон, барабаня пальцами по столешнице.

— Все, — подтвердил карлик.

— Если я действительно такой гвоздь в стуле, то почему меня до сих пор не убили?

— Считайте эту историю первой серьёзной проверкой, Кирилл, — улыбнулся Авадонна. — Либо вы отступите и потеряете уважение, превратившись в некое подобие Братства, либо вас начнут убивать.

— Все?

— Пока — нет, но какая, в сущности, разница? Что же касается гвоздя… — карлик свёл перед собой пальцы и внимательно посмотрел Амону в глаза. — Невозможно идти против своей природы, Кирилл. И пусть вы ничего о себе не помните, там, внутри, за стеной беспамятства, вы всё равно тот, кто вы есть. И всегда будете поступать сообразно своему воспитанию, убеждениям и принципам. Даже если ни черта не помните.

— Хотите сказать, что я всегда был гвоздём?

— Боюсь, всё намного хуже…

* * *

«Я никогда не выйду за границу себя? Всегда буду поступать так, как меня научили? Всегда буду поступать правильно, даже не зная, как это — правильно? А как правильно? Я чувствую отвращение к Тьме, но помогаю Ольгину. Я убиваю, спасая жизни, и не испытываю угрызений совести… А должен? Если должен, то почему? Если не должен — то почему? Потому что я воин? Я убиваю равнодушно, как воин, но Отражение слушает моё слово… Что я несу миру: меч или книгу? Кто я?»

Кто?

Каждая встреча с Авадонной заканчивалась для Кирилла подобными мыслями. После каждой встречи Амон задумывался о себе и злился, не в силах пробить стену беспамятства и добраться до настоящего. Скрытого внутри, но живого, а главное — управляющего им… И ругался на того Кирилла, которого называл настоящим.

После каждой встречи.

Распрощавшись с карликом, Амон отправился домой: принять душ и переодеться, но, подойдя к двери, понял, что она открыта. Не взломана, а именно открыта, то ли отмычкой, то ли точной копией ключа. Качнул головой, усмехнулся, едва слышно пробормотал: «Ну, разумеется, история ведь только началась…», вытащил из кобуры «12», прикрыл за собой дверь, но не захлопнул, избегая ненужного шума, и медленно прошёл в квартиру, внимательно прислушиваясь к её тишине. Ничего подозрительного не услышал. Зато увидел: на диване гостиной уютно устроилась красивая черноволосая женщина в короткой юбке и прозрачной белой блузке. Настолько прозрачной, что не скрывала ни чёрный бюстгальтер, поддерживающий полную грудь, ни замысловатую татуировку, бегущую по левому плечу к шее. Второй, не менее искусный узор, украшал правое бедро незнакомки. Женщина скинула туфли, забравшись на диван с ногами, и смотрела в окно, выходящее на зелёный двор.

— У тебя тихо.

— Хорошие стеклопакеты, — объяснил Амон. — На самом деле здесь, в центре, можно сойти с ума от шума.

— У тебя тихо, — повторила женщина, не поворачивая головы. — Машины, голоса, шум города — проходящая ерунда. Кожура, которая легко слетает, открывая подлинную суть выбранного тобой места — здесь удивительно тихо.