Такие автобусы девушка видела только на фотографиях из родительского альбома: «ЛиАЗ 677», жёлтый, с белыми раздвижными дверьми, разделённым лобовым стеклом и приоткрытым «носом» впереди — для лучшего охлаждения. При этом выглядел автобус достаточно свежим, не развалюхой, ехал резво и весело поблескивал круглыми фарами. Выключенными по случаю наступления утра.
«С консервации, что ли, сняли?» — подумала девушка, припомнив отцовские рассказы о том, сколь много всякого нужного и полезного барахла прятал Советский Союз в «закромах Родины» и как потом, во время страшной разрухи девяностых, стали появляться на рынках тушенка и одежда с военных складов. Тогда-то Галя и услышала слово «консервация»…
Но, как бы там ни было, автобус приближался, и девушка решилась: сделала шаг на дорогу и подняла руку, всем своим видом демонстрируя, что не позволит проехать мимо, несмотря на то что остановки поблизости не наблюдалось. Водитель истолковал жест Гали правильно, сбросил скорость, плавно прижал машину к обочине и раскрыл переднюю дверь.
— Спасибо! — крикнула девушка, не веря своему счастью. Взлетела по ступенькам внутрь, поняла, что водитель, отделённый от салона стеклянной стеной, вряд ли её услышал, подошла, отодвинула створку узкого и длинного окошка и повторила: — Спасибо!
— Не за что, — отозвался водитель.
Автобус был настолько старым, что не предусматривал встроенную магнитолу, и развлекал водителя брошенный на кожух двигателя приемник. Здесь же лежали телефон дешевой модели, ветровка и кепка. Водитель, крепкий мужик за сорок, обращал на себя внимание пышными чёрными усами, спускающимися к подбородку, и огромной блестящей лысиной — короткие чёрные волосы робко прятались за ушами и на затылке. А когда он говорил, во рту поблескивала золотая фикса, заместившая водителю один из передних зубов.
— Вы в Москву? — спросила девушка.
— А куда ещё?
Автобус стал плавно набирать скорость. Судя по всему, до следующей остановки было далеко, и водитель решил разогнаться.
— А у вас какой номер? — не отставала Галя.
— Ранний.
— Какой?
— Ранний.
— Ранний?
— Утреннее шоу «Подъемники»! — сообщило радио и засмеялось. — Для тех, кто не спит до обеда!
— До метро доеду?
— Это конечная.
— Спасибо.
— Не за что.
— Где платить?
— У тебя проездной?
— «Единый».
— Тогда нигде.
— Спасибо.
Галя улыбнулась и прошла в глубь салона. Свободные места были и здесь, возле стеклянной стенки, но девушка впервые попала в старый автобус и решила осмотреться. А заодно разглядеть попутчиков, которых оказалось не очень много.
На одиночном сиденье справа расположился широкоплечий мужчина в строгом чёрном костюме, чёрных туфлях, чёрном галстуке и белой сорочке. На коленях он держал тонкий чёрный кейс. Лицо у мужчины было крупное, словно вырубленное из булыжника, он, не отрываясь, смотрел в окно и полностью проигнорировал новую пассажирку. Слева, на двухместном диванчике, сидела дородная тетка в плотной серой юбке до пят, синей кофте и двух цветастых платках: один на голове, второй — на поясе. Тетка дремала, привалившись плечом к стеклу, и цепко держала в руках клетчатую хозяйственную сумку. У её ног стоял пятилитровый молочный бидон. Сразу за обладателем костюма, на таком же одиночном сиденье ехал «человек-верблюд» — так назвала его про себя Галя. Это был довольно крупный мужчина унылого вида, лицо которого имело такое сходство с верблюжьей мордой, что девушка с огромным трудом сдержала неуместную улыбку. Мужчина увлеченно играл во что-то, держа планшет прямо перед глазами, а его указательные и средние пальцы были неестественно велики по сравнению с остальными.
Последним попутчиком, за которым, собственно, и уселась Галя, оказался приятный мужчина в элегантном светлом и легком костюме, возможно, льняном — Галя в таких вещах не разбиралась, — но выглядящем очень дорого и стильно. Мужчина — единственный из всех! — посмотрел на девушку, улыбнулся, как старой знакомой, но тут же вновь уткнулся в дорогой глянцевый журнал.
«Похоже, "БМВ" поломался, а ждать запасную машину ты поленился…»
Галя уселась у окна, убедилась, что автобус едет к Москве, и едет гораздо быстрее, чем можно было ожидать, посмотрела на часы и улыбнулась: если так пойдёт и дальше, то она точно не опоздает.
Виссарион Обуза никогда не приезжал вовремя.
Ухитрялся опаздывать даже на очень важные и крайне нужные встречи, из-за чего страдал, терял, вздыхал, давал себе слово измениться, но не менялся. Не потому что не хотел — не мог. Казалось, внутри Виссариона сломался хронометр, или чип, отвечающий за понимание времени, или его кто-то проклял, что тоже вполне вероятно для Отражения. Как бы там ни было, Обуза рассорился с массой девушек, потерял массу выгодных контрактов и твердо уверился в том, что опоздает даже на собственные похороны.
Впрочем, из-за этого он не расстраивался.