Отражения звезд

— Нет у меня фотографии, не снималась сто лет. Скажете — живет в Москве одна старушка, одна бабушка — Мария Петровна, шлет добрые пожелания. Ну, можете и добавить, что порадовалась она вашему посещению... порадовалась, что не совсем ушел Алексей Андреевич, и это ведь такая милость жизни, что не все она уносит!

А еще через день, в семь часов утра, уже оторвался, наверно, от земли самолет, на котором улетел Игорь Севастьянов, идет высоко под исчерна-синим, чистым небом, уносит с собой то, что бессознательно берегла она в себе всю жизнь... но взамен пришло то, чего она бессознательно ждала всю жизнь.

К одиннадцати часам она пошла в музей, Агния Кузьминична уже сидела за своим столиком у входа, привычно спросила:

— Ну, что новенького-хорошенького, Мария Петровна?

— Все новенькое, все хорошенькое... целая охапка новенького-хорошенького... из рук только не выронить бы!

— Уж не день ли вашего рождения сегодня? — заподозрила Агния Кузьминична.

— Может быть... я со своими годами что-то сбилась со счету. Просто хороший день... такой неожиданно хороший!

Она прошла через залу в ту комнату, где под стеклом лежали в витрине сибирские фотографии прошлого века, и постояла над ними. Что ж, закономерно будет присоединить к этим снимкам те, которые обещал прислать Игорь, чтобы вид какого-нибудь сегодняшнего районного центра со зданием школы на самом заметном месте соседствовал с видом глухого нанайского стойбища на Амуре или гиляцкого поселения на пустынном морском берегу... и тогда это будет тоже правильно, по закону жизни, по тому, что нередко приносит она с ее уверенной силой, и все плохое и незадавшееся отступает перед этим.

— Есть и еще одна пословица, Игорь, — сказала она самой себе вслух. — «Не устоять худу против добра», это тоже хорошая и утешная пословица.

Полевой кулеш

Я постучал по березе палкой, и сейчас же из скворечника, облюбованного, наверно, для зимовки, высунула голову белочка: ей было любопытно взглянуть, кто от скуки или по глупости стучит по дереву с ее домом на нем.

Осень походит на музыку, и как не устаешь слушать музыку, так не устаешь писать о том времени года, когда гуляешь последний нынешний денечек, а завтра утром чуть светочек — смотришь, уже заплакало, и сначала лишь скучный, потом нудный дождь, а потом и пожилые дожди с их недельным, а то подольше рвением...

Белочка была подмосковная, рыженькая, разве лишь позднее посереет немного, ей не нужно, как промысловой сибирской белке, стать поскорее неотличимой на заснеженных ветвях, под Москвой на белок не охотятся, можно не торопясь слинять, да и подмосковные зайцы не торопятся с этим.

Но белка, поглядевшая на меня с неодобрением, напомнила все же о том, что если она приготовилась к зимовке, то уже недалека та пора, когда, вернувшись к городскому рабочему столу, сам себя спросишь, что же ты успел сделать за щедрое время со всеми его цветами и красками, и легким небом, и речушкой, текущей между камышей, — что же ты успел сделать за это время? Тогда по-трудовому начинает звучать музыка осени, и из тонкой, летучей паутины, которая с застрявшими в ней семенами берез опутала елочки, можно сплести что-то хотя бы и непрочное, однако нужное тебе, а смотришь, и кому-то еще пригодилось...

Несколько дней назад, уже в вечерний час, я забрел в те места, где грибники в свое время попиршествовали, но теперь лес был пустынен, и хотя, по слову поэта, походит в эту пору на терем расписной, но все меньше становилось этой росписи, и темнело так быстро, что я хоть и торопился выбраться на большую дорогу, но где-то потерял боковую тропинку, и, пока искал ее, ранний осенний вечер начисто стер все краски и просветы, и по моему тревожно забившемуся сердцу я понял, что заблудился. Конечно, подмосковный лес — это не тайга и не джунгли, но все же в лесу стало совсем темно и вдруг заухал молодой филин, а потом дико захохотал, в этом было что-то древнее, чуть ли не с языческих времен.

Я побрел в сторону, которая казалась мне правильной, вспомнил, как заблудился однажды в белую ночь в Прионежье, все стало бесплотным и словно фосфоресцирующим, а впереди вдруг открылось сплошное лоно огромного озера, как бы по-русалочьи приглашавшего неосторожного путника...