Отражения звезд

Но тропинка, которую выбрал, оказалась совсем в другом направлении, и, когда я вышел наконец из леса, впереди лежало притаившееся торфяное болото, сразу же густо зачавкавшее под моими ногами. Вокруг стало мозгло, я побрел вдоль кромки леса, где было посуше, пуча глаза, чтобы разглядеть что-либо в сыром сумраке, и увидел вскоре какой-то агрегат, может быть землеройную машину для мелиоративных работ, потом увидел огромное поле с тяжелыми кочанами капусты, еще не успевшими скрутиться, а в глубине мокро светился желтый огонек. Я пошел на огонек, спотыкаясь о кочаны; вдруг, гремя цепью, залаяла собака, сразу же стала давиться от злобы, я остановился, не зная, с какой стороны подойти к жилью, крикнул: «Эй, есть кто-нибудь?», собака на гремящей цепи уже совсем олютела, и мне показалось, что это не одна собака, а несколько из тех, каких нанимают в сторожа и какие прошли строгую школу ДОСААФа. Потом я увидел, что кто-то идет мне навстречу, и сказал, как говорилось, наверно, в ту пору, когда погуливали разбойники вроде Чуркина:

— Добрый человек, помогите мне выбраться на дорогу... я из Подрезкова, не рассчитал, что так быстро темнеет.

Наверно, это прозвучало жалостливо, и я хотел еще добавить, что вышел не просто от нечего делать, а с целью поискать кое-что нужное для работы. Но человек, подойдя ближе, вдруг навел на меня полоску света электрического фонарика, сказал не то сочувственно, не то иронически: «Эх вы, подрезковские», зная, наверно, что в Подрезкове живут главным образом представители той непрочной профессии, какая именуется живописью или литературой.

— Идите за мной, — сказал он, — собаки сюда не дотянутся.

А собаки, которых действительно было не одна, бесновались между тем и упрекали человека, что он не дал им проучить меня.

Дом для сторожа капустного поля был сколочен наскоро, на одну осень, а собаки, видимо, были наняты на тот срок, пока начнут снимать капусту, еще недельку-другую погремят здесь цепью, а потом захрустит на машинах белокочанная, захрустит крепкой осенью и близкими заморозками.

В домик протянута была на шестах временная электропроводка, и горела грушка лампочки желтого, плохого накала. Теперь я узнал бывшего сторожа инвентарного склада строительной конторы Антона Савельевича Самсонова, у которого несколько раз получал по наряду то рубероид, то фанеру, то еще что-нибудь потребное человеку, который допоздна живет в сельской местности.

— Я и не знал, что вы здесь, — сказал я Самсонову. — Подумать только, какая глупость, вышел погулять перед сном и заблудился между трех сосен.

— Бывает, — отозвался Самсонов.

Лицо у него было круглое, румяное, и казалось, для маскировки надел он парик в седых кольцах и курчавую белую бороду, сквозь которую просвечивал розовый подбородок.

— Потом выведу вас на дорогу, а раз уж зашли — давайте поснидаем вместе, попробуйте мой кулеш, он с дымком, правда, но зато полевой. А вы что же с отъездом припоздали: в Подрезкове почти все художники и писатели уже поразъехались, я ведь и там кое-кому сторожить помогал, пока яблоки в садах не убрали.

Самсонов достал две тарелки, положил мне и себе кулешу, отрезал по ломтю хлеба толщиной в две ладони, и хоть и стыдновато заблудиться между трех сосен, однако это было и подарком: в ворохах осени нашлись не только ее краски или белочка...

Я поднес над ломтем хлеба расписную деревянную ложку с кулешом, пахнувшим не только дымком, но и ночным приключением, которых все меньше и меньше становится в налаженной жизни с автотрассами, домами отдыха, и даже при станции Подрезково был ресторан под названием «Ряпушка», по имени той речушки, которая быстро несется в камышах, а некогда, по историческим описаниям, была судоходной...

— Вот мы с вами насчет политики и побеседуем, а то не с кем мне о ней побеседовать, — сказал Самсонов, когда мы доели кулеш. — Объясните мне, пожалуйста, что же это в мире делается: то президента какого-нибудь из ружья с дальнобойным прицелом убьют, то самолет с людьми угонят; да еще с заложниками, а заложники, если по истории, в каком они веке были, а нынче, слава тебе господи, просвещенный век, люди по месяцу в космосе летают, в нашей стране неграмотные разве только лошади, и то пришлось мне ученую в цирке повидать, покажут цифру — она по ее числу ногой постукает. А теперь, пожалуйста, в воздухе: «Руки вверх, поворачивай самолет по нашему указанию!» А то летчика убьют и сами на его место сядут. Что же, значит, и заложники, или посла какого-нибудь украли, или самолет угнали, или президента с вертолета в его помещении убили — это все по закону времени? Выходит, захочешь с кем-нибудь по старой памяти похристосоваться в христово воскресенье, а он, пока губами к его щеке потянешься, ножичком тебя в самую печень. Еще ганстеры — эти откуда выискались?