Отражения звезд

— В моей жизни ничего сложного нет, — сказала Милица Васильевна. — Но раз вы спросили, почему я — одна, расскажу все-таки. Того человека я любила, а оказалась не нужна ему, захотел иначе устроить свою жизнь, только несчастливо для него все сложилось: жена от вторых родов умерла, а от первых осталась девочка, хроменькая от рождения, и такая она несчастная, Нюрочка. А отец уехал куда-то с оркестром, стал попивать, но судить его я не могу, горе у людей по-разному выражается. В общем, осталась Нюрочка одна на всем белом свете, а насчет того, что она существует, я уже много позднее узнала, рассказал один знакомый оркестрант: была сначала в детском доме, потом поступила на курсы кройки и шитья, стала портнихой, сейчас живет в Челябинске, работает в одной мастерской. Оркестрант сообщил мне ее адрес, и я написала ей, что прихожусь двоюродной тетей по ее отцу, понимаю, как ей трудно жить, пусть напишет, не нужно ли чего-нибудь? Сначала мы только переписывались, а потом я написала ей, что буду посылать по двадцать пять рублей в месяц, больше не могу, а это все-таки помощь ей. Так что есть у меня вроде родной души, хотя только на фотографии видела ее, Нюрочку, слабенькая она по виду, а насчет своей хромоты сообщила мне, на фотографии этого не видно, конечно. И я для нее тоже вроде родной души теперь, она и написала мне так: вы, Милица Васильевна, самый близкий для меня человек на земле. Но, милая Мария Гавриловна, хоть мы с вами уже немолодые обе и повидали многое, все-таки никогда не угадаешь, где что потеряешь, а где что и найдешь.

— Я насчет вашего настроения давно все чувствовала, — сказала Мария Гавриловна. — Но только обойдется, бог даст, не нужно себя на плохое настраивать.

— В больницу все же придется лечь, а что́ будет дальше — неизвестно... и вот все о Нюрочке думаю, и болит у меня за нее душа. Все-таки она дочь того, кого я любила когда-то, и хоть и неудачно все вышло, но любила. А тот же оркестрант рассказал мне впоследствии, что во время гастролей на Дальнем Востоке умер в городе Благовещенске отец Нюрочки. И вот с какой я к вам просьбой: осталось после моей покойной матери несколько вещичек, — и Милица Васильевна выдвинула боковой ящик своего стола и достала маленький сверточек. — Здесь золотые часики мамы, ее браслет и мои бусы — яшмовые и из горного хрусталя, а яшмовые мне он в свою пору подарил. Возьмите все это к себе, Мария Гавриловна, адрес Нюрочки в коробочке с бусами, в случае чего найдете способ надежно переслать на имя Анны Леонидовны Зариной... ее отец Леонид Александрович Зарин хорошим скрипачом был, первая скрипка в оркестре. Да, и вот еще что: вы — единственная, которой я рассказала это.

— Во мне не сомневайтесь, — отозвалась Мария Гавриловна, и теперь пришлось уже больно закусить губу.

Почти сейчас же зазвонил телефон, словно тот, кому нужна была Милица Васильевна, повременил, пока она кончит со своими личными делами, минуту спустя зашел электрик, неисправный микрофон в зрительном зале опять не заменили, и Милица Васильевна распорядилась по внутреннему телефону, чтобы электрику выдали со склада новый микрофон.

Теперь можно было и уйти, в дни киносеансов не нужно никому напоминать об его участии в вечере. Милица Васильевна сложила в средний ящик стола бумаги, а в боковом, в котором хранила отданный Марии Гавриловне сверточек, осталась фотографическая карточка худенькой, словно чем-то напуганной девушки, но ее хромоты фотография не передавала... просто сидела, сцепив пальцы рук, найденная где-то в дальнем далеке родная душа, сколок ее, Милицы Васильевны, любви, хотя ничего и не состоялось: но кто знает, где теряешь и где находишь, и сколько находишь иногда взамен потерянного — может, еще большее, чем потерял...

Чемоданчик с рукописью

Иногда книга пишется быстро, и сам не успеваешь уследить, как она сложилась. Начал писать ее, когда деревья за окном хоть и пожелтели чуть, но были еще в силе, и цвели цветы, а когда кончил писать ее, были уже заморозки, давно начался листопад, и раз утром повалил снег, правда, ненадолго, но все сразу стало по-зимнему, на заснеженную рябину налетела стайка птиц, это были свиристели, и дерево сразу зазвенело, как монистом.

Комната, которую я снял на всю осень и на всю зиму у старой библиотекарши Марии Ивановны Яхонтовой, была в мезонине ее домика, к зиме в ней стало совсем холодно, и Мария Ивановна, маленькая и проворная, в очках, чуть трагически увеличивавших зрачки ее глаз, наверно в свою пору красивых, а теперь уже давно утомленных, может быть от книг, которых порядочно прошло через ее руки, — Мария Ивановна предложила мне переселиться в одну из комнат внизу, где теплее, а мешать мне никто не будет: внук Володя с утра в школе, а придет — сделает уроки, и только ищи его: или на пруду с удочками, или ударится на лыжах куда-нибудь, если зима и снег.