Отрочество 2

— Британские офицеры, — продолжил тот невозмутимо, — считают его дураком и называют «Дымящий Вилли», сравнивая с первым паровозом Стефенсона — скорее шумным и дымным, нежели полезным.

Дядюшка Поль кивнул, принимая сказанное к сведенью, и замер на миг.

— Родс и союзные ему британские промышленники, владеющие шахтами на наших землях, заигрались, — сказал он хрипловато, — до поры мы терпели их, помня о священном праве частной собственности, но англичане раз за разом показывают нам, что законов они придерживаются только тогда, когда их можно трактовать в свою пользу.

— Национализация… — выдохнул восторженно консул.

— Да, — кивнул Крюгер, начиная с неотвратимостью ледокола двигаться к выходу, спускаясь к экипажу, — сегодня в Претории зачитают моё письмо перед Фолксраадом. Мы не будем больше терпеть враждебные действия иностранных подданных.

— Думаю, — он усмехнулся суховато, — такое событие заставит Его Величество перейти от воинственной риторике к действиям.

Глава 32

— Развод караула, — негромко говорит Санька, не отрываясь от наблюдений за британцами.

— Угу… — щёлкаю крышкой часов и сверяю время, записывая в тетрадь. Хронометраж у нас абсолютный, насколько это вообще возможно.

У наблюдателей две тетради — одна с поминутным хронометражом, другая с наблюдениями. Кто из солдат близорук, кто хромает или несёт службу спустя рукава — всё заносится!

— … рыжий хромец мается животом, — в тон моим мыслям говорит Санька.

— Смените, — прошу гриква, видя братову усталость и всю его излишне напряжённую фигуру. Веит охотно подхватывает бинокль, поправив мимолётно тубусы из бумаги поверх окуляров. Может, и перестраховка, но чуть меньше шансов, што засекут отблеск стекла…

С биноклем осанка чернокожего полководца меняется, и прямо-таки вижу, как поверх потрёпанного пиджака вырастают офицерские эполеты. Ох и непрост… ну да не моё то дело, и если гриква имеют таки гражданское самосознание и собственное мнение о судьбах Африки, то кто я такой? Пусть.

Покачав головой, гляжу на Саньку, полуприкрывшему усталые глаза и затеявшего игру с изумрудной змейкой, переползающей на соседнюю ветку. Подставив руку, он шепчет што-то, и вот ей-ей, змея будто прислушивается, приподняв треугольную голову и переползая на руку.

— Чево? — поворачивается он на взгляд.

— Так… шаман, однако!

— Скажешь тоже! — качает тот головой, — Змеи, они никогда зазря не укусят!

В голосе убеждённость, которую не перешибить ничем.

— Ага, ага… а шепчешь тогда што?

— Так! — он краснеет буряково, делая вид независимый и вольный, — Бабка научила.

— Ты не подумай! — вскидывается он, поняв моё молчанье по своему, — Хочешь, научу?

— Потом, — задумчиво гляжу на змейку, пригревшуюся на его руке, обвившись причудливым браслетом поверх рукава рубахи. Вроде как и да… но лёгкая сцыкливость даёт о себе знать. Сильно подозреваю, што дело не в шепотках бабкиных, а в плавных движениях и уверенности брата, да и действительно — змеи по большей части совершенно не агрессивны… но проверять не хочется. По крайней мере, пока.

В высоком кустарнике влажная духота, пропахшая пряными запахами цветов и трав, жужжаньем насекомых и короткими перебежками ящерок, замирающих при каждом движении. Изредка проползёт по своим делам змея, да вспорхнёт на крохотную поляну мухоловка, обманутая нашей недвижностью.

Обмахиваемся изредка от насекомых и наблюдаем, наблюдаем, наблюдаем… Папаша с Корнелиусом, сменяясь, караулят в нескольких милях отсюда надёжно укрытую в одной из крохотных долин повозку и скот.

Подойдя к кустам, слегка сдвигаю ветки и разглядываю укрывшийся в небольшой долине концлагерь. Сейчас мне не нужны никакие биноклевые подробности, а просто наглядность перед глазами.

Долина узкая, трещиноватая, будто расколовшая гору. Стены не то штобы вовсе отвесные, и с немалым трудом можно вскарабкаться на склоны, которые чуть повыше становятся вполне себе пологими проходимыми, но дальше зась! Броди по ним хоть как, а проскользнуть мимо британцев из долины не выйдет, если только ты не опытный скалолаз.

Гриква с Корнелиусом за два дня обошли всю долину по гребню горы, и если они говорят нет, то это весомое нет. Выросли они в этих местах, и ходить по горам и промеж них умеют, а если не пройдут они, то женщины и дети, которых в лагере большинство, тем паче.

Шатры и палатки буров, а то и безлошадные повозки, раскинуты по всей узкой долине, тулясь в основном рядышком с двумя тонкими ручейками, стекающими с гор. Народ в лагере вялый, как это бывает от весенней бескормицы, да так оно и есть.

Видно, как народ ковыряется в земле, ища коренья и любую поживу. Везде проплешины — как бывает, если скот долго остаётся на месте.

Мишку видели пару раз, но мельком и вовсе уж издали. Вроде как без повязок, но што, как…

Фактически, единственный затык, это британский блокпост, перегораживающий долину на входе, но и тот скорее от побега, нежели для отражения врага. Колючая проволока широкой дугой, мешающая пройти заключённым к британцам, в паре десятков метров за ней мешки с песком, сложенные едва ли по грудь высотой, и наконец — палатки.