Озёрное чудо

Он смутно помнил, как после танцев и застольных здравиц очутились они возле овечьей кошары, в глухой и прохладной тени; не помнил, как слились их губы, с коих еще слетал пугливый, судорожный шепот. Потом Елизар краем глаза приметил: парни вывернули из-за угла и тут же исчезли, и среди них привиделся Бадма Ромашка. Ожила былая тревога, прихлынуло стылой водой предчувствие беды, но так уж разгорячилась всполошенная кровь, что и тревога, и предчувствие тут же угасли в жарком бреду. И когда он прошептал, что любит ее, что жизнь без нее не в жизнь, Дарима опомнилась и, зло оттолкнув Елизара, убежала в ограду, где еще догуливали крепкие старики, мялись танцующие пары и шелестело осенней листвой утомленное танго.

Смущенный, виноватый, вышел следом Елизар и тут же высмотрел, как Дарима что-то быстро и сердито выговаривает Бадме Ромашке, который слушал, набычив шею, потом круто развернулся и пошел из ограды. Елизар повинно глянул ему вслед, потом снова выискал глазами Дариму, и вина перед ее прежним ухажером тут же истаяла в нестерпимой нежности. Чтобы утихомирить взыгравшую душу, завернул за угол дома, присел на завалинку под навесом и лишь запалил папиросу, как и увидел перед собой Баира, малого брата Баясхалана и Даримы, приземистого, но крутоплечего паренька, яро сжимающего кулаки. «Однахам, Раднахам, будет драхам…» — усмехнулся Елизар на бурятский лад, не испугавшись, потому что… пьяному море по колено, да и не верил, что завяжется свара: для старожилых бурят испокон степного века званый и желанный гость — неприкасаемый, и быстрее родичу бока намнут, нежели гостя тронут. Конечно, если гость не пакостник…

— Выйдем поговорим, — мотнул кудлатой головой задиристый хубун[91], прилетевший заступиться за обиженную сестру.

Елизар встал с завалинки, и, выкинув недокуренную папиросу, глухо отозвался:

— Говори здесь, Баир.

Во хмелю не ведающий страха, обреченно и отчаянно прикинул: ежли миром не поладят, придется, не дожидаясь кулака, свалить малого с ног и пробиться в ограду — там уж, поди, не дадут завязаться драке. А иначе хана — еще трое архарцев на шум привалили, обступили, — сытые, хмельные, гораздые поразмяться. «Или уж отпихнуть малого, и… дай бог ноги…» — решил было Елизар.

— Не бойся, они тебя не тронут. Пойдем поговорим.

— Говори здесь.

— Боишься… Чего тебе надо?.. Чего ты к моей сеструхе лезешь?

— Лезешь?.. Да мы с ней с пятого класса дружили…

От садкого удара в скулу чуть не сел на завалинку; после чего, как и бывало в драках, уже не помня себя, яростно кинулся на Баира, свалил его наземь и упал сверху. Несдобровать бы Елизару… звероватые пареньки завертелись, норовя достать ногами… но тут, услыхав гортанные матерные крики, отчаянные взвизги, прибежал Дамбиха-хулиган и, смекнув дело, по-хозяйски разметал бузотёров.

— Тебя, Дамбиха, звали? — оскалился Баир, потирая содранную, испачканную землей щеку. — Без тебя разберемся.

— Трое на одного?! Ах ты, щенок! — поймал малого за ворот и рванул, побледневшего, с земли. — Поговори еще…

Он опустил его на землю, и Баир в злом захлебе стал орать по-бурятски, на что Дамбиха ответил по-русски:

— Тебе какое дело?! Ты-то чего лезешь, сопля?! — (Елизар смекнул, что толкуют про него с Даримой). — А теперь миритесь, — он обнял сразу Елизара и Баира, потом легко сдвинул их лбами. — Пока не помиритесь, не отпущу.

— Да я-то ничего, — тряхнул плечом Елизар. — Это он… Но если чем обидел, Баир, ты уж прости.

— Во-во, правильно. Теперь ты, Баир, проси прощения. Давай, давай — он же наш гость.

— Ладно, — буркнул малый, — извини.

«Извини» прозвучало так: мол, погоди, сука, мы тебя еще прищучим в темном проулке, костей не соберешь.

— И вы, соколики, смотрите у меня, — Дамбиха-хулиган с колючим прищуром оглядел парней, смирно притаившихся в тени. — Кто моего друга пальцем тронет, тому несдобровать. У меня разговор короткий, — довольно похлопал себя по необъятной груди. — А ты, Елизар, не бойся… не бойся — пока я здесь, никто тебя не обидит. Ты наш гость. Но… если Дариму обижешь, несдобровать. Пошли, выпьем за Жаргаланту.

— Ладно, сейчас подойду, — ответил Елизар, тряскими руками выскребая из пачки «прибоину»; и когда Дамбиха ушел, прибежала испуганная Дарима…

* * *