Озорник

В тот день я совсем не показывался. На следующее утро меня отыскали и потащили к баю. Для начала я получил двадцать плеток.

— Эй, собачий сын, что ты натворил, как ты посмел меня обманывать? — кричал он.

— Ведь в самом начале мы с вами договорились, почтенный хозяин, и я предупреждал вас, что время от времени буду говорить неправду.

— Ах ты проклятый! Сын проклятого! Так можно здорового человека на тот свет отправить. Сгинь с моих глаз, лгун, проклятый аллахом! Чтоб куска хлеба ты не видел, чтоб сдох ты, бездомный! Гоните этого лгуна и паршивца отсюда!

Несмотря на свое изгнание, перед уходом я потребовал от бая заплатить мне за труд. Все-таки я на него поработал месяц и девятнадцать дней. Он приказал выдать мне два пуда гнилых яблок, но удержал двадцать две копейки.

Так я снова оказался на улице и пустился в путь.

Встреча с Аманом

Опять начались скитания. Всеми гонимый, как кукушонок без родного гнезда, я шел в сторону Сарыагача.

В степи вдалеке я увидел юрту и зашагал по направлению к ней.

Подошел к юрте, попросился на ночлег. Сначала меня окинули подозрительным взором, потом все же впустили. Может быть, увидев за моей спиной такую ношу, хозяин заподозрил нехорошее. В юрте было много детей, и я, развязав мешок, достал каждому по два яблока. Дети были в восторге. Они меня угостили верблюжьим молоком и даже, разломив лепешку, положили ее передо мной. Потом я убрал мешок в изголовье и заснул глубоким сном.

Встав на рассвете, я попрощался с хозяевами юрты и ушел. Куда бы я ни пришел, всюду оказывался на базарной площади. И как назло, в тот день и в Сарыгаче был базарный день. Тут и без меня хватало торговцев яблоками.

— Подходи, народ, не пожалеете. Кто съест мое яблоко, меда не захочет! — кричал я и к обеду распродал все.

Подсчитал выручку. Оказалось, всего один рубль и двадцать пять копеек. Деньги я завернул в поясной платок.

Говорят: «Денег много — горя мало». Я хожу по базару и прицениваюсь к нужным и ненужным товарам. Приценился было к жестяной миске. Видимо, дал мало — хозяин обругал не только меня, но и моих предков. Потом стал прицениваться к пальто с меховым воротником, но торговец мне даже не ответил.

Когда на скотном базаре приценивался к барану с закрученными рогами, похожими на чалму учащихся медресе, я заметил знакомую физиономию.

Кто это? Где я видел его? Бараньи глаза под запыленными ресницами мне были очень знакомы. Его лицо, словно кошма, вобравшая в себя пыль; казахский чекмень; на голове вывернутая наизнанку шапка и большая палка с загнутым концом.

Я от него не отрывал глаз. Он также все поглядывал в мою сторону.

— Аман!! — вдруг закричал я.

Мы кинулись в объятия друг другу, начали расспрашивать о житье-бытье.

Я поведал ему все, что пережил. Мое повествование закончилось тем, что я погремел монетами в кармане.

Он тоже стал рассказывать о себе.

Еле сбежав от пастухов, которым мы вздумали помочь похоронить покойника, он блуждал по кишлакам, чтобы замести следы, кормился подаяниями и через семнадцать дней оказался в Чимкенте. Там он надеялся найти дядю, но, как выяснилось, тот давно уже покинул белый свет. Тогда Аману пришлось наняться пастухом к баю-скотоводу, который обещал ему за год службы дать одну телку, двух ягнят и одну козу. «Аллах даст, они расплодятся, и стану я таким же богачом, как мой хозяин», — думал он.

Сейчас Аман пригнал стадо своего хозяина на базар, чтобы выгодней продать здесь.

Мне пришлось по душе занятие Амана.

— Дорогой друг, скажи своему хозяину, пусть и меня возьмет пастухом. Я бы служил ему верой и правдой, — стал я умолять Амана.

— Ладно, когда дойдем до Коктерака, поговорю с хозяином, — согласился он.

До самого вечера я помогал Аману погонять стадо. В Сарыагаче, оказывается, лучше покупают коз, чем баранов.

Козы были все распроданы, а семьдесят три барана вернулись с базара.

К вечеру хозяин сел на своего иноходца и сказал Аману:

— Кажется, твой дружок хороший малый, быстроногий. Не так уж мало мы продали с его помощью. Вы с товарищем завтра утром гоните баранов в Коктерак на базар. Я поеду раньше.

Мы заперли баранов в сарай, поужинали и прилегли отдохнуть.

На рассвете, когда месяц стоял высоко, мы, свистя и покрикивая, погнали стадо в сторону Коктерака.

Овца, оказывается, страшно глупое животное. Только козы могут быть путеводителями стада овец. Без коз они бредут туда, куда смотрят их глаза.

У нас же не было ни одной козы. Так и бредем. Степь. Лунная прохладная ночь. Время от времени блеяли овцы. Справа над нами гудели телеграфные провода, протянутые вдоль железной дороги. В это время жизнь мне показалась прекрасной, и я во весь голос затянул песню.

— Пой, дружок, пой! — сказал Аман. — Давненько я уже не слышал песни.

От этих слов друга я еще больше воодушевился, запел еще громче. Мне захотелось, чтобы задрожали края неба, запрыгали звезды.

Овцы упрямились, но шли вперед вдоль железной дороги. Мы уже приближались к какому-то небольшому кишлаку. Показались низкие глиняные заборы. Когда наша дорога сошлась с железной дорогой, мы погнали стадо по шпалам.