Озорник

Когда хлопоты улеглись, к нам вошел сам ишан. На нем был длинный рыжий халат. Голову его украшала большая белоснежная чалма. В руке он держал четки из тысячи косточек. Ишан шествовал так важно, будто спрашивал землю: «Стоишь ли ты того, чтобы я ступил на тебя?» Разве мог он подумать, что со стороны напоминал объевшегося зерном петуха.

Мы все встали и низко поклонились ему. Видимо, ишан спросил у главы дервишей о собранных деньгах, потому что тот высыпал в его приподнятую полу халата мелочь и бумажные кредитки. Ишан сгреб бумажные деньги и ловко отправил их в рукав своего рыжего халата, а мелочь передал дервишу со словами:

— Убери это скорее с моих глаз! Я не люблю иметь дело с деньгами. Мир грязен от них. Ведь это отбросы, а отбросы годятся только собакам.

После таких слов наконец он обратил внимание и на мою покорно склонившуюся фигуру.

— Кто этот мальчик? Что он здесь делает? — мягко спросил он.

Глава дервишей рассказал историю, случившуюся на базаре. Ишан мановением руки подозвал меня. Не расправляя склоненную спину, я приблизился к нему.

Он благословенной рукой погладил меня по голове.

— Сын мой, ты явился как дар аллаха. Взгляни на небо, сын мой. — Ишан поднял руку, и я должен был сквозь его пальцы увидеть изображение рая.

Церемония закончилась.

До утра я пробыл в углу молельни среди всяких мешков и узелков. Меня уже начал мучить голод, хотя пока было еще терпимо. Я стал размышлять, что же сегодня ел ишан — манты или плов, какой он пил чай — черный или зеленый… При этом я представлял себя то в раю, то в аду.

Наступила ночь. Стало прохладно, и я окончательно продрог. Наконец я устроился среди узелков и, свернувшись калачиком, уснул. Утром меня разбудил муэдзин.

Потихоньку стал собираться народ. Я наскоро совершил омовение и подошел к людям.

Все сели вокруг, стали перебирать четки.

Здесь были женщины, дети, калеки, бездетные, слепые, должники, больные, люди, дела которых зависели от судьи. Все приходили высказать о своей нужде, просить ишана о помощи.

Ишан освящал воду, принесенную в кувшине, чайнике и в другой посуде.

После утреннего намаза я с дервишами кое-как позавтракал. Потом ишан приказал всем отправиться на базар Назарбека.

Я тоже было приготовился идти с ними, но ишан остановил меня:

— Ты, сынок, останься. Мне кажется, ты мальчик расторопный. Будешь здесь помогать по хозяйству.

Я не мог перечить ишану, и пришлось остаться. Потом я очень пожалел об этом. От меня уплывала доля денег, зарабатываемых дервишами.

Да и что могло быть лучше, чем ходить по базару, петь песни и получать за это свою долю денег?!

Когда дервиши ушли, ишан взял меня за руку и ввел в молельню. Там я присел на белую циновку. К моему удивлению, он достал из ниши коран в толстом переплете и подал его мне.

Я сделал все, как полагалось: поцеловал коран три раза и, подняв, приложил его ко лбу. Старик, закрыв глаза, прошептал молитву. Потом взглянул на меня и велел повторять за собой следующие слова: «Я сын такого-то, такого-то, беспрекословно буду выполнять волю своего хозяина. Никогда не буду кривить душой. Всех четырех жен моего хозяина буду любить больше родной матери. Буду свято хранить всякую тайну. Если не сдержу слово, пусть ослепну, пусть разобьет меня паралич, и я покину этот мир. Аминь!»

Повторив все это за ишаном, я понял, что, сидя на белой циновке, давал настоящую клятву. И вот с тех пор я и стал прислуживать хозяину.

Как-то мне удалось увидеть младшую жену ишана — семнадцатилетнюю красавицу, очень похожую на расписную татарскую ложку.

Бегая по своим делам, я напевал:

Стройная Зебихон,Е олло дост, ё олло…

Однажды ишан снова ввел меня в молельню и сказал:

— Сын мой, ты мальчик старательный, за это тебе спасибо. Но ты сам видишь, что судьба многих женщин, детей, дехкан и даже проповедников зависит от нас. Их надо кормить, одевать. Если мы будем надеяться только на дервишей и сидеть в ожидании приношений, завтра же умрем с голоду. Поэтому ищи какой-то другой заработок.

«Какой такой другой заработок?» — ломал я голову, не понимая, о чем говорит мой хозяин.

Ишан крутил так и эдак, и наконец из всего сказанного я понял, что мне не надо быть разиней, а прибирать к рукам все то, что плохо лежит.

— Хорошо, господин! Я все понял. Пусть моя душа будет вам жертвой, — сказал я.

Он похлопал меня по плечу, пошептал молитву, а затем лукаво подмигнул и вышел.

Вернулся он с узелком в руке. Как оказалось, там была одежда его сына, утонувшего в прошлом году.

— Вот, сынок, оденься. Помолись в честь моего покойного сына Миёнкудрата. Аминь!

— Аминь! Пусть его душа будет в раю…

— Во имя аллаха, пусть будет так, как ты сказал.

Однажды, возвращаясь домой, я увидел на дороге одиноко пасущегося пестрого теленка. «Видимо, он отстал от стада», — подумал я. Сняв поясной платок, я привязал к шее теленка и привел к ишану во двор. Ишан остался мной очень доволен.

— Ты, оказывается, толковый малый. Не зря тебя аллах послал ко мне.