Озорник

У подножия мавзолея образовался пруд от подпочвенной воды. Мавзолей и пруд стали святым местом для жителей. Этот молится, тот пьет святую воду из пруда или купается, чтобы излечить всякие болезни и смыть болячки. Хромой якобы здесь исцеляется, слепой становится зрячим. Когда от Хасти Уккоша идешь к востоку, выйдешь к пекарне.

Все знают, что такое «огромный рот, а во рту красный огонь». Это тандыр-печь, где пекут лепешки. Здесь стоят огромные-преогромные тандыры, в которых пылает огонь. Люди в бязевых распахнутых рубашках, с повязкой на лбу, по пояс влезают в пылающий горящими углями тандыр и срывают горячие лепешки.

Лепешки, словно круглая луна, выкованные в кузнице солнца, были для меня милее всего на свете. Вот если бы усесться у звонкого арыка, поставить перед собой целую корзину лепешек, макать в воду, есть и есть, чтобы ни лепешки в корзине, ни вода в арыке не убавлялись!.. Наевшись, можно и растянуться на траве. К тому же если и деньги за это не попросят, просто можно сказать пекарю спасибо и идти своей дорогой.

Однако такие люди, как я, могли довольствоваться только ароматом лепешек. Я делаю вид, что греюсь у тандыра; сам же вдыхаю теплый вкусный запах, от которого кружится голова.

Ходжи-бобо

В пекарню вошел, слегка согнувшись, старик лет за шестьдесят, в до блеска начищенных кавушах и ичигах. Он купил много лепешек, завернул в поясной платок и направился к выходу. Проходя мимо, он внимательно оглядел меня с ног до головы и сказал:

— Сынок, помоги мне отнести это до дома.

— Хорошо, — сказал я и взял у него узел.

По дороге старик то и дело кончиком своей палочки прощупывал всякие там бумаги, тряпки, затем подбирал и всовывал в трещины забора, чтобы они не валялись под ногами. На моей спине теплые лепешки. «Достанется ли мне хоть кусочек?» — думал я, идя следом за ним. — И зачем этому старику столько лепешек? И куда он ведет меня в такую рань — еще и куры не оставили своего насеста?..»

Мы свернули к обрыву и пошли вдоль речки. Старик оказался разговорчивым.

— Ты что, сынок, в такую рань бродишь по улице?

— Я пришел издалека.

— Я так и подумал. Воробей, изведавший ташкентского зерна, даже из Мекки возвращается. У тебя есть родители?

Чтобы долго не объяснять, я сказал:

— Умерли.

— И так бывает. Родители всегда хрупки. Ну ничего. Говорят, ласковый теленок двух маток сосет. Если сам будешь проворным, послушным, и отца найдешь. А коль уж отец найдется, мать своими ногами придет. Хорошо, что благополучно выбрался из большого Чор-Су. Тебе повезло. Сейчас плохих людей развелось много. А ты, оказывается, босой! Но для бегающих ног кавуши найдутся. Лишь бы ноги были быстрые. Вот так! Уже больше года, как началась война. С тех пор цены растут на все, и на обувь тоже. Вот как, сынок! А царям лишь бы воевать. Будто жены с ними разведутся, если они перестанут воевать. Я говорю о нашем, белом царе. Мирно жил бы, тихо в своем дворце, в свое удовольствие! Чего ему не хватает? Покорные слуги у него есть. Словно острые сабли полицейские. Состояния тоже хватает. Каждый день ишаны и муллы по пять раз молятся за увеличение его казны, в деньгах он не нуждается. Словом, богачи всегда его поддержат. Что еще ему нужно? Воюет, убивает народ. Над кем потом будет властвовать? Над покойниками и развалинами? — так ворчал старик всю дорогу.

Я молчал. Потом старик стал напевать себе под нос:

У кого отец не умирал,У кого не умирала мать,Кто не становился странником,Покинув родные места?

Да буду я жертвой шейхов! Покойный отец два раза посетил Мекку. Последний раз брал и меня. Мы тоже, сынок, испытали все, что выпадает на долю странников. «Человек не станет мусульманином, пока не побывает на чужбине», — говорили наши пророки. Это действительно так. Ты сам из какого кишлака?

— Из Учкурга́на, — ответил я.

— Вот как?! Если бы ты не встретил меня, был бы тебе такой Учкурган!.. Ты хоть учился у муллы?

— Когда дошли до Суфи Аллаяра[14], я сбежал.

— Вот как?! Ай-ай-ай! На самом интересном месте сбежал. Ты хотел сбежать от «Ада», сынок?

— Да.

Старик стал напевать оду «Ад» Суфи Аллаяра.

Я решил отделаться от старика:

— Отец, подержите узел. Я хочу напиться. Очень пить хочется.

Старик вздрогнул.

— Ах! Пить захотел? Что у тебя внутри, жир кипит? Ты что, колбасу из конины ел? Идем, идем, чай у меня попьешь. Вот бесенок, даже мурашки пошли по спине. В осеннее утро даже руки помыть боишься, а он с утра натощак хочет пить ледяную воду. О аллах, что ты, от уток, что ли, произошел, несчастный?

Старик шел и все бранил меня. У обрыва мы повернули в тесный переулок и остановились у ворот ветхого домика.

Я, озираясь, остановился.

Старик оглянулся:

— Ты что пятишься назад, заходи! Это не бойня и не медресе. Вот тут-то и сказывается твоя темнота.