Озорник

— А я помогаю разгружать дыни, за это мне дают какую-нибудь дыню.

— Тогда иди своей дорогой. Ты мне не подходишь!

Я купил маленькую дыню, разбил и стал есть над ведром. Семена ее были розовые. Что может быть лучше, когда сам, на свои деньги, покупаешь дыню и сам с ней разделываешься!

В нашей чайхане никогда не увидишь свежие фрукты. Курильщики опиума их избегают так же, как и кошки холодной воды.

Как-то я принес Ходжи-бобо один персик.

— Эй, щенок, что ты мне подсунул?

— Это то, что называется «персик».

— Оказывается, персик — это круглая вода. Фу, даже дрожь меня взяла! — сказал он, возвращая мне слегка откушенный плод.

Я с большим аппетитом съел дыню и, желая купить пару ферганских гранат, протянул пятак. Старик оглядел меня с ног до головы.

— Хочешь гранаты, сынок, спрячь деньги в карман. Я еще не начал торговать, а перед этим не хочу продавать поштучно, — сказал он и протянул мне бесплатно два больших граната. — Один ешь сам, другой отнеси младшим братьям; мне достаточно твоей благодарности. Гранаты прибыли издалека, они священные.

Мне очень понравился этот старик. Я хотел ему тоже сказать что-нибудь приятное, но ничего не мог придумать. Потуже опоясался, отправил гранаты за пазуху и пошел своей дорогой.

Когда я проходил мимо угольного склада, услышал звуки карная и зурны. Посреди площади устроилась цирковая труппа Юпатова. Стоя на арбах, клоун созывал народ на представление. Вся босоногая ребятня сбежалась сюда. На одной арбе два зурниста, один трубач и один барабанщик. Клоуны в халатах, разрисованных звездами и полумесяцами, и в разноцветных колпаках, с приклеенными длинными носами, в свалявшихся светлых париках, с накрашенными щеками и губами вытворяли разные штуки. Один глотал яйцо и вынимал его из уха, другой продевал ленту из одной ноздри в другую. На второй арбе русская женщина наряжала дворняжек и напевала:

Люблю, люблю, Мамаджан,Люблю, уважаю.Из-за тебя, ай, Мамаджан,

В Ташкент я уезжаю.

А собачки так и приплясывали.

На третьей арбе полуголая женщина в бриджах, расшитых блестками, кувыркалась и извивалась, как настоящая змея. А один силач ловко подбрасывал и ловил двухпудовые гири. Еще один артист в центре площади заставлял лошадь кланяться зрителям.

— Эй, люди, кто знает — знайте на здоровье, кто не знает — расскажите другим! — шутил всем известный клоун Рафик.

Давнишний знакомый узбеков Юпатов-бай и его дочь Майрамхан во дворе угольного склада показывали джигитовку.

— Подходи, народ, пока не поздно! — созывали они народ покупать билеты.

Я стоял впереди, около трубача и зурниста. Мне захотелось съесть гранат. Я достал из-за пазухи гранат, разделил по трещине на две части и с большим аппетитом стал уплетать, чуть ли не захлебываясь от удовольствия. Сок граната пополз мне за рукава. Вдруг звуки трубы и зурны почему-то стали глуше издаваться. Старик трубач тужился, изо всех сил дул в трубу, его щеки раздувались, потом он издал какой-то странный звук и замолк совсем.

— Эй, каналья! — крикнул он.

Я стал оглядываться: кому же он кричит?

— Я тебе говорю! — зло посмотрел он на меня. — Выйди из круга, ешь свой гранат где-нибудь в другом месте!

Оказывается, музыканты, увидев, как я ем гранат, исходили слюной и не могли больше дуть в свои трубы.

Меня выволокли из круга.

Представление уже подходило к концу, и я ушел. По дороге решил подстричься. Я остановился около парикмахерской, которая находилась под мечетью. Вместо вывески развевался на ветру и болтался грязный передник. В парикмахерской сидели три-четыре человека. Одному на лоб поставили пиявки. Другому у висков сделали надрез и к ранам привязали рожки, чтобы туда стекала кровь. Это якобы снимает головную боль.

Человек, сидящий с рожками, походил на настоящего быка. Эти двое, сидя на низенькой скамейке, склонив головы набок, стонали. А старик цирюльник был занят тем, что кому-то удалял коренной зуб.

— Что, сынок, хочешь подстричься? А деньги есть у тебя? — спросил у меня цирюльник.

— Да, есть.

— Придется подождать. А пока иди к пруду и хорошенько намочи волосы.

Цирюльники были мастера на все руки. Они, кроме стрижки и бритья, еще занимались и врачеванием. В их обязанности входило лечить от головной боли: пускать кровь, ставить пиявки. Лечить и удалять зубы, готовить всевозможные целебные порошки.

Я спустился к пруду, долго мочил волосы. Когда наконец волосы стали совсем мокрые, я пошел к цирюльнику. Тот уже разделался с зубом больного, который теперь сидел в углу и охал… Цирюльник уже подстригал усы одному пожилому человеку. Он глазами указал мне на низкий стульчик и сказал:

— Ты пока мни волосы, не давай им высохнуть.

Подошла моя очередь. Мастер довесил мне на шею грязный фартук, потом, дотронувшись до моих волос, сказал:

— Ты же плохо намочил волосы, несчастный! — и стал лить мне на голову воду из кувшина и растирать рукой.

Он так сильно тер мою голову, что казалось, с нее сдирают кожу. Да еще и назойливые мухи досаждали мне. Они так искусали мои и без того в ранках ноги, что хотелось криком кричать.