Озорник

Маддах-куса так и поступил. Он начал рассказывать занимательную историю. Дойдя до самого интересного места, замцлчал. Потом обратился к собравшимся:

— Эй, мусульмане, если среди вас есть желающие иметь детей, состояние, хорошую жену, здоровье, я сейчас у аллаха попрошу за вас, и аллах мне не откажет. Во славу аллаха я попросил бы семьдесят лошадей. Но это слишком много. Зачем мне, бедняку, столько лошадей? Мне довольно и одной. Каждый знает, как в наше время трудно прокормить свою семью. И я согласен за остальные шестьдесят девять лошадей получить по рублю.

В учении Мухаммеда Мусы, есть слова: «Самое лучшее — жить средне». Мусульманин всегда сможет пожертвовать рубль. Так давайте же не задерживайте, если хотите дослушать мою повесть, покопайтесь в карманах…

Два его ученика обошли круг с тарелкой в руках. Какой-то байский сынок подвел к старику лошадь и узду передал ему в руки.

— Отец, я бездетный, помолитесь за меня. Может, сжалится аллах…

Старец повернулся лицом к востоку, вскинул белые глаза, поднял руки и торжественно произнес:

— Аминь! Эй, мусульмане, вы тоже скажите: «Аминь!» Со всех сторон послышалось разноголосое «Аминь!».

— О аллах, помоги этому мусульманину, пусть исполнится его желание. О аллах, не пожалей для него девять близнецов мальчиков и столько же девочек. И пусть будет свадьба за свадьбой. Аминь!

Из всех голосов выделялись пронзительные голоса учеников Маддаха-кусы. Они так визжали, будто кончиком ножа скребли по железу.

А вокруг перешептывались:

— Все делается только для показа. Лошадь-то эта всем известна! Ведь на этой лошади Маддах-куса давно ездит.

Ученики Маддаха-кусы чаще подходили к богато одетым людям. Сколько уж там собрали, не знаю: я не нанимался казначеем к ним. Но мы с Убаем поняли, что тут одна хитрость. И покинули это представление.

Время уже было обеденное. Перед тем как расстаться с Убаем, я попросил его никому в махалле не говорить, что он видел меня. Оставшись один, я почувствовал, что сильно проголодался, и подумал: «А, живем один раз, дай-ка хоть вдоволь пообедаю в чайхане Асра».

Но лысый Асра стал меня прогонять:

— Иди, иди своей дорогой! Здесь один чай, одна лепешка да сладости стоят четыре с половиной монеты. Здесь таким, как ты, не место. Иди, иди! Только насекомых разведешь.

— Асра-ака, у меня не только четыре монеты, но и рубль есть, не выгоняйте меня! Вот смотрите, если не верите, — показал я ему рубль.

— Откуда это у тебя? Ну ладно, заходи тогда…

Я вошел и сел на сури. Он мне принес чай, лепешку и сладости. Я с удовольствием пил чай, слушал болтовню попугая и песню Хамраку́ла Кори́ через граммофон. Один человек, прибывший сюда из кишлака, страшно удивлялся граммофону. Он долго думал и сказал:

— Если сказать, что там внутри люди, — ящик слишком маленький. Может, там шайтан? Но почему тогда он называет имя пророка Мухаммеда?..

«Снежное письмо»

Уже вечерело. Мне надо было спешить домой.

Я купил нужные вещи для Ходжи-бобо, индуса и вернулся в нашу чайхану. Откровенно говоря, мне уже надоело здесь жить. Я видеть не мог здешних завсегдатаев.

Ночью выпал первый снег, и я продрог. В полночь при свете семилинейной лампы я написал на бумаге из-под кузнецовского чая «Снежное письмо»[19].

На рассвете, когда Ходжи-бобо пришел из своего дома в чайхану, я вручил ему это письмо.

— Что это такое, сынок?

— Не знаю. Тут один передал для вас из Намангана.

— Ах да, наверное, от Маматризы́. Он в этом году хотел посеять мак для получения опиума.

Письмо он передал старику Мирсалиму, сидевшему в полузабытьи.

— Прочтите, мулла Салим, это от моего друга. Я не очень хорошо вижу в темноте.

Мулла Салим стал читать:

— Это же «Снежное письмо»!

— Вон как! — Его глаза полезли на лоб. — Ах ты змееныш! Кто тебе его дал? Почему ты его не поймал? Мы бы его посадили на осла задом наперед, вымазали бы лицо сажей и прокатили бы по площади. Нет, только подумайте: и кто может так подшутить над стариком?! Эй, что ты там притих, словно кот бакалейщика? — крикнул он, обернувшись в мою сторону. Потом снова обратился к мулле: — Читайте дальше, мулла Салим. Будь что будет.

Мулла Салим, запинаясь через каждое слово, все повторяя «так-так», начал читать.

Ходжи-бобо сначала поддакивал ему. Когда мулла Салим дошел до того места, где написано: «Я желаю, чтоб аллах вас принял за своего святейшего раба, семь раз ходившего в паломничество в Мекку», он даже прослезился. А когда он услышал, что там подписано: «Ваш ученик-сирота», совсем разомлел.

— Это ты писал? Как ты меня растрогал, просто душа разрывается! — Он снял поясной платок, вытер глаза и ушел к себе домой.

Ходжи-бобо возвратился с бархатной стеганой шапкой в руке.

— На, надень это, сынок! Ну, сложи ладони, давай помолимся, чтобы ты тоже дожил до моих лет. Будем здоровы — еще и халат купим.

Видимо, молитвы Ходжи-бобо сбылись: индус подарил мне свой старый индийский халат, широкий, без рукавов. Он мне был длинен, и пришлось его укоротить.