Падение Икара

Катилина вышел откуда-то из внутренних покоев. Он был высок и статен, сложен крепко и ладно и удивительно красив лицом, но разнузданная жизнь, пороки и преступления наложили на это лицо печать, которую так же нельзя было смыть, как клеймо, выжженное на лбу беглого раба. Он был словно овеян какой-то неутихающей тревогой. «Кого он мне напоминает?» — подумал Тит. Пока Фуфий докладывал обо всех преступлениях Тита и о своих заслугах в деле его поимки, лицо Катилины судорожно подергивалось; только раз поднял он глаза на Тита — глаза были тусклые и сонные. Резким движением, словно отбрасывая какое-то гнусное насекомое, он отослал центуриона, поманил пальцем раба, стоявшего у входа в таблин, и хрипло, еле слышно прошептал:

— Никого не пускай!.. Иди за мной, — бросил он Титу чуть погромче, голосом сиплым и надорванным.

Тит молча пошел вслед за ним.

Катилина привел арестованного в самый дальний конец дома, в перистиль, и знаком пригласил его сесть на мраморную скамью, покрытую тигровой шкурой. Вода, струившаяся из пасти льва, с тихим плеском скатывалась по широким мраморным ступеням в водоем; нежный аромат роз смешивался с чистым запахом земли, поднимавшимся от только что вскопанных цветочных гряд. Перед скамьей на маленьком изящном столике стояли кувшин и две чаши; одна из них показалась Титу странно знакомой. «Где я ее видел?» Катилина налил в них вино и протянул чашу Титу:

— Выпьем, мой гость, за здоровье друг друга.

Тит едва не задохнулся от бешенства: «Издевается, негодяй!» И, отодвинув вино и глядя в упор на Катилину, вложив в свои слова весь гнев и презрение, накопившиеся у него в сердце, он медленно и раздельно произнес:

— За здоровье палачей не пьют, пьют за их погибель!

Катилина не шевельнулся. Глаза его, теперь уже не тусклые и не сонные, неотрывно глядели на Тита. Он вдруг улыбнулся, и улыбка была такой печальной и горькой…

— Ну что ж, Тит Фисаний, выпей за мою погибель… и я за нее выпью. Я часто думаю, что желаннее смерти ничего нет… Что ты смотришь на меня во все глаза? Ты забыл меня? Погоди, я тебе кое-что напомню.

Катилина встал, скрылся в какой-то из комнат, выходивших в портик перистиля, и быстро вернулся с небольшим ящичком из слоновой кости. Он медленно открыл его, вынул оттуда какой-то предмет, бережно развернул полотно, в которое тот был завернут, и положил перед Титом искусно вырезанную из дерева собачку, у которой были обломаны хвост и одно ухо.

— Узнаешь тессеру[77], Тит? Где хвост? Где ухо? Ты потерял их, а я вот храню свою часть! Помнишь снежную бурю на Апеннине? Ты принес меня, почти замерзшего, в пастушью хижину, оттирал, отпаивал горячим вином, отогревал у очага… Забыл? А потом, когда буря утихла, ты привел… да нет — принес меня к себе в дом. Я прожил у вас до весны. Мы присматривали с тобой за скотом, ходили на охоту. Помнишь Кимвра? Рыжий, лохматый, неустрашимый, любящий… Это был пес! Я людей стал забывать, Тит, а вот Кимвра помню. Иногда он мне снится. А вечерами мы сидели у очага возле твоей матери и слушали и не могли наслушаться ее рассказов о старых временах. И, когда она вставала, она опиралась одной рукой на твое плечо, а другой на мое и говорила, что боги, отобрав у нее одного сына, послали ей взамен другого. А твоя маленькая сестра засыпала у меня на коленях, и я на руках относил ее в кровать. А перед тем как мне совсем уйти, мы проговорили с тобой до утра. Я сказал тебе, что не назвал своего настоящего имени, что я скрываюсь, а ты ответил, что тебе нет дела ни до моего имени, ни до моих проступков, что я тебе друг и брат — и в этом все. И ты вырезал в ту ночь эту собаку и дал мне ее со словами, что по ней мы найдем и узнаем друг друга.

Тит машинально полез рукой за пазуху. Из кошелька, висевшего на шее, вытащил кольцом завитой хвост и длинное ухо с тщательно вырезанными завитками и дрожащими пальцами приложил их к деревянной фигурке.

— Вот мы и нашли друг друга… — прошептал Каталина. — А лучше бы мне было замерзнуть в ту ночь!..

И Тит, с трудом сдерживавший рыдания, увидел, как по лицу одного из самых страшных приспешников Суллы катятся крупные, горькие слезы.

Каталина опомнился быстро.

— Тит, тебе надо уйти из Рима. У Суллы длинные руки, а Тит Фисаний — фигура приметная. Оставь, кстати, свой перстень у меня, придешь за ним после… Твой племянник? Ему будет мало толку от твоей гибели, а тебя, конечно, выследят и схватят. Эта гадина, которая тебя привела, ищейка превосходная. Откуда он тебя знает?.. Ты его приколотил? Жаль, что не насмерть… Я тебя не отпущу, оставайся у меня — здесь ты в безопасности. Где ты живешь? Я пошлю разузнать о Никии Геласима. На него можно положиться: не выдаст и не продаст. Этот раб благороднее всех свободных римлян… Ну, давай все-таки выпьем друг за друга!

Тит выбирает себе новую профессию