Падение титана, или Октябрьский конь

После десятого ноября Брут сдался. Не только сообщники-заговорщики, но и другие легаты с трибунами постоянно донимали его. К этому хору присоединились голоса центурионов и рядовых. Не зная, что предпринять, Брут закрыл дверь и засел в своем доме, обхватив голову руками. Азиатская кавалерия уходила прочь целыми гуртами, почти не таясь. Еще до сражения прокорм лошадей был проблемой, как и водопой, ведь вода находилась в горах и полуголодных животных к ней ежедневно гоняли. Как и Антоний, Кассий знал, что в этой кампании кавалерия не сыграет решающей роли, поэтому он стал понемногу отпускать эскадроны домой. Теперь этот тонкий ручеек превратился в поток. Но Брут в случае надобности все еще мог выставить около пяти тысяч всадников, однако он скорбно вздыхал, не понимая, что даже это количество непомерно велико. Он думал, что конников у него очень мало.

Наконец он вышел из дома. Поскольку считал, что должен иногда где-нибудь появляться. Шепот за спиной и громкие выкрики с бастионов показали ему, что ветераны Цезаря и впрямь не заслуживают особенного доверия, ибо каждый день с умилением взирают на золотые кудри наследника Цезаря, когда тот обходит передние линии своих войск, заговаривает с солдатами, улыбается, шутит. И Брут опять спрятался в своем доме и сидел там, обхватив голову руками.

На следующий день после ид Луций Тиллий Цимбр ворвался к нему без предупреждения и рывком сдернул изумленного Брута со стула.

– Хочешь ты или нет, Брут, ты будешь драться! – рявкнул Цимбр. Он был вне себя.

– Нет, это будет конец всему! Пусть все идет, как идет, ведь они голодают! – захныкал Брут.

– Отдай приказ готовиться к бою, Брут, иначе я смещу тебя с поста командующего и отдам приказ сам. Не думай, что я один так считаю. Меня поддерживают все освободители, все другие легаты, все трибуны, все центурионы и все солдаты. Решай, Брут, останешься ты командиром или передашь свои полномочия мне?

– Ладно, – тупо согласился Брут. – Отдай от моего имени приказ готовиться к бою. Но когда все закончится и нас побьют, вспомни, что я этого не хотел.

На рассвете армия освободителей вышла из лагеря Брута и выстроилась на своей стороне реки. Взволнованный, мятущийся Брут велел центурионам и трибунам неустанно следить, чтобы их люди не отрывались чересчур далеко от своего лагеря и всегда проверяли, свободны ли пути отступления. Трибуны и центурионы удивленно смотрели на своего командира, потом отворачивались, не обращая больше внимания на его слова. Что он делает, что пытается им внушить? Что сражение проиграно, не начавшись?

Не найдя у них понимания, Брут отправился к рядовым. Пока Антоний с Октавианом ходили по своим линиям, пожимая руки солдатам, улыбаясь, обмениваясь с ними шутками и уверяя, что Марс Непобедимый и божественный Юлий на их стороне, Брут сел на коня и поехал вдоль своего строя, упрекая солдат в неразумии: «Зачем вам этот бой? Если вас сегодня побьют, вы сами будете виноваты. Вы настояли на этом сражении, а не я, вы заставили меня вывести вас за ворота, несмотря на все мои возражения». Лицо скорбное, на глазах слезы, плечи опущены. К тому времени, когда он закончил объезд, многие ветераны уже удивлялись, каким ветром их вообще занесло в армию этого нытика и пораженца.

У них была возможность хорошенько поразмыслить над этим, ибо время шло, а горн не трубил. Близился полдень, а они все стояли, опираясь на свои щиты и копья, мысленно благодаря позднюю осень за небо, покрытое облаками, и прохладу. В полдень нестроевые обеих армий принесли всем еду. Солдаты поели и вновь оперлись на щиты и копья. Смех, да и только, спектакль! Плавт бы не выдумал фарса нелепей!

– Дай сражение или сними с себя палудамент, – сказал Цимбр в два часа дня.

– Еще час, Цимбр, только один час. Тогда будет самое время. Потому что скоро начнет темнеть, а в двухчасовом сражении много людей не погибнет и оно не станет решающим, – сказал Брут, убежденный, что ему в голову пришла еще одна из блестящих идей, какими он поражал даже Кассия.

Цимбр в изумлении смотрел на него:

– А как же Фарсал? Брут, ты же был там! Им хватило и часа.

– Да, но потерь было мало. Через час я дам сигнал к атаке, но не раньше, – упрямо сказал Брут.

В три часа прозвучал сигнал. Армия триумвиров издала боевой клич и атаковала. Армия освободителей радостно вскрикнула и бросилась в наступление. Опять дралась лишь пехота. Кавалерия по краям поля почти бездействовала, кружа на месте.

Две огромные армии сошлись в яростной схватке. Не было предварительных манипуляций с копьями или стрелами, люди жаждали наброситься друг на друга, чтобы вонзить короткий меч или кинжал в тело врага. С первой минуты началась жесткая рукопашная, ибо слишком долгое ожидание истомило солдат, а теперь наконец они обрели свободу. Резня была страшная, не пятилась ни одна сторона. Когда передние бойцы падали, вперед выдвигались стоявшие сзади, а потом мертвыми или тяжело раненными падали и они. Всюду щиты, голоса, хриплая ругань, лязг мечей. Выпад – удар. Выпад – удар.