— Я оделась в наряд невесты-буби, согласно нашей древней традиции, — сказала она дрожащим от волнения голосом. — А тебя я разрисовала как воина.
Килиан рад был наконец услышать звук его голоса, но ничего не сказал.
— Ты знаешь, у нас есть два вида брака, — продолжала она. — Один называется рибала реото, или брак через продажу девственности. Это брак, подтверждённый законом; именно такой брак связывает меня с Моси. Другой называется рибала ре риоле, или брак по любви. Он не считается действительным перед законом, но очень много значит для нас самих.
Подняв глаза на Килиана, она продолжала дрожащим голосом:
— У нас нет шамана, но думаю, это неважно.
Килиан порывисто прижал ее руки к своей груди.
— Сначала должна сказать я, — продолжала она. — Я должна сказать — только ты не смейся! — что всегда буду обрабатывать землю мужа, выжимать пальмовое масло, и обещаю быть верной, по крайней мере, в сердце, учитывая мои обстоятельства...
После этих слов Бисила замолчала и закрыла глаза, мысленно повторяя свои клятвы.
— Теперь моя очередь, — хриплым голосом произнёс Килиан. — Что я должен сказать?
— Ты должен поклясться, — Бисила открыла глаза, — что никогда не покинешь эту супругу, даже если у тебя будет много других.
Килиан улыбнулся.
— Клянусь, что не покину эту супругу в сердце своём, что бы ни случилось.
Затем они скрепили свои клятвы долгим горячим поцелуем.
— А теперь что нам надлежит сделать, прежде чем разделить брачное ложе? — спросил Килиан с нетерпеливым блеском в глазах.
Бисила откровенно рассмеялась, запрокинув голову.
— А теперь мы должны сказать «аминь», а кто-нибудь должен позвонить в елебо и пропеть священные гимны...
— У меня теперь есть елебо, — сказал Килиан, касаясь рукой левой подмышки и осторожно нащупывая татуировку, — и теперь он всегда будет со мной. Мы всегда будем вместе, Бисила. Вот моя истинная клятва, моя муарана муэмуэ.
XVII
"E rip'ur'ii r'e "ebb'e (Морское семя)
1965
Для Бисилы время тянулось мучительно долго. Проходили дни и недели, а Килиан все не возвращался. Они ничего не знали друг о друге, а писать было слишком рискованно.
Хотя там, за тысячи километров, Килиан писал ей письма, которые никогда бы не решился отправить. Вернее, он писал их самому себе, но думал при этом о ней, словно она могла прочитать его мысли и чувства, могла понять, как долго тянется для него время; понять, что лишь телом он пребывает в Каса-Рабальтуэ, а душой и сердцем далеко от этого дома, и без неё жизнь в Пасолобино хоть и бесконечно знакома, но при этом пуста.
Бисила почти каждый день бродила вокруг главного здания плантации, где жили иностранцы. Дойдя до внешней лестницы, ведущей на открытую галерею верхнего этажа, она касалась рукой перил, ставила ногу на нижнюю ступеньку, борясь с искушением бегом подняться по лестнице и постучаться в дверь комнаты Килиана: вдруг он уже вернулся? Она внимательно прислушивалась к голосам европейцев, пытаясь различить среди них решительный голос Килиана — но нет, это был не его голос, а голос его брата — очень похожий, но все же другой.
Так начался новый год и закончился сбор нового урожая какао.
На острове в это время стояла нещадная жара; лишь лёгкий бриз немного спасал от удушливого зноя, от которого невозможно было дышать.
В Пиренеях в эту пору, напротив, царит невыносимый холод; северный ветер наметает огромные сугробы снега, похожие на барханы в пустыне.
На плантации Сампака на острове Фернандо-По начался новый цикл работ — расчистка земель для новых посадок, заготовка дров для сушилен, ремонт дорог и обрезка деревьев какао.
Дом в Пасолобино, казалось, давил на плечи Килиана неподъёмным бременем. Снегопад следовал за снегопадом, а когда прекращался, начинал реветь свирепый ветер. Килиан не мог выйти в поле. Не мог ничего делать. Каждый час казался ему вечностью, когда он сидел у огня, слушая вздохи матери и дожидаясь неизбежной кончины Каталины, утешал зятя, которого почти не знал, и в сотый раз обсуждал с соседями будущее процветание, которое принесёт их долине новая горнолыжная станция.
Он должен был шевелиться, что-то делать, чтобы хоть чем-то быть полезным. Но не мог ничего делать по дому, все валилось из рук. Килиан понимал, что не должен так себя вести, когда сестра умирает, но ничего не мог поделать. Она сама выразила желание умереть в родном доме, и он негласно выразил уважение к ее решению.
Задумчиво глядя в огонь и любуясь игрой языков пламени, Килиан старался не слышать мерного тиканья часов, вспоминая о минутах, проведённых с Бисилой. Она бы просто умерла, если бы ей пришлось неделю за неделей терпеть этот холод и снег. Ее тело создано для зноя.
Как же Килиан тосковал по жаркому телу Бисилы! Он уже и не представлял, как можно жить без ее объятий.
Каталину похоронили в конце февраля, когда стояли страшные морозы. Из-за морозов в Пасолобино даже сократили ритуал погребальной мессы, которую Килиан почти не слушал, поскольку не понимал латыни, и последующих похорон.